Демон спускается с гор

– Бей в сердце, – острие кинжала царапнуло цый, Шариф подошел вплотную к клинку, – скоро проклятие возьмет свое. Ты должна поспешить! Пусть мы оба покинем пещеру.

– Я не могу. – Рука с кинжалом безвольно повисла вдоль тела. Айсэт сама превратилась в дуб, пораженный молнией, и выжженная душа покрылась рытвинами шрамов. – Ты вел меня… ты спас нас… Не заставляй меня верить, что все это время горный дух обманывал меня, прикрываясь твоим лицом. – Она посмотрела на шрам, пересекающий его глаз. «Сколько раз Гуашэ вырывала его? Все эти шрамы… раз за разом она полосовала его когтями».

– Можешь. Лицо это всегда было моим. В словах, что я говорил тебе, не было лжи. Я спасал тебя и спасу снова. Ты стала моей судьбой, Айсэт. Мы долго шли, но я мог бы идти рядом с тобой вечность.

– Мы долго шли… и ты оставался человеком. Ты оставался… Шарифом.

– Время в этой темнице повинуется проклятию, усиливает мои муки. То, что тебе мнилось днями, всего лишь один долгий рассвет, Айсэт. Я все не мог наглядеться на восход солнца, помнишь? Я представлял, каким мог быть наступающий день моей свободы там, у пещеры. Но время не замирает навечно. Боги требуют свое.

– Ты пел нам песни, рассказывал сказки. Ты сказал, что я непременно помогу родителям.

– И ты поможешь.

– Ты заставил меня поверить в свою смерть!

– Она ведь каждый раз настоящая, Айсэт. И боль, она тоже настоящая. И я прошу тебя сейчас: подними кинжал. Сделай то, о чем Гуашэ просила у каменного стола, думая, что забавляется с очередной жертвой. Дай мне последнюю смерть! Воды связаны со мной. И мы хотим освободиться.

– Я не хочу. – Айсэт разжала пальцы, но Шариф, стоящий к ней вплотную, так близко, что Айсэт видела крошечные черные вкрапления в золоте ее глаз, положил свою руку поверх ее и сжал на рукояти. – Я думала, что у меня отняли дар. Думала, Дахэ лишилась жизни. Ты – выбора. Но все это неправда. Дахэ осталась без дара. Она так любила Тугуза и несла в себе его часть – единственное, что могла взять с собой в пещеру, но забыла его и отдала свое дитя. А ты просишь лишить себя жизни, тем самым отнимая у меня выбор.

Лицу Шарифа потемнело. Он скривился, хватка его на руке Айсэт стала сильнее.

– Конец играм, – проклекотала Гуашэ.

Шариф дернул руку Айсэт, заставляя поднять кинжал:

– Я даю его тебе. Единственно правильный выбор, нужно лишь решиться. Как решился я.

– Нет, – Айсэт боролась с ним. Тени сгущались. Гуашэ хихикала, растягиваясь на подушках.

– Время истекло, – провозгласила она. Но Айсэт не испугалась. Она вовсе не слышала победного замечания, не видела ухмылки на разгладившемся лице Гуашэ. Все затмевало золото глаз Шарифа.

– Я не стану выбирать между родителями и тобой. Там, у порога пещеры, я бы не смогла, потому что никогда не отнимала жизнь. У испыуна не смогла, потому что ни за что не подняла бы руки на умирающего. И теперь не сумею. Потому что…

– Столько человеческих жизней я прожил, столько жизней забрал. Пусть ничто тебя не остановит, – голос Шарифа прозвучал грубо, во рту блеснули клыки, от высоких скул пошел дым, тени легли на его кожу и отбирали бледность, рисуя на ней узоры тьмы. – Счастье умереть от рук моей Айсэт.

Он запрокинул голову, кудри, до которых Айсэт так хотела дотронуться, тоже дымились. Тени поднимались над плечами, отнимая у Шарифа одежду.

– Бей же, – прохрипел он.

Пальцы, обхватившие запястья Айсэт, почернели.

Кинжал запел, подчиняясь резкому движению. Ожил решимостью, пробежавшей от рукояти по ребру к острию. Айсэт закричала.

– Я не позволю тебе умереть, – шепот Шарифа погас в ее крике. Он отпустил Айсэт, и она отбросила кинжал, как змею. Но он не упал. Яд смерти проник в сердце Шарифа, клинок пил кровь. Шариф улыбнулся, отступил на шаг.

– Что же ты наделал? – Айсэт кинулась к нему, но Шариф поднял руку в предостерегающем жесте.

– Теперь мы свободны, – проговорил он, сделав еще шаг назад и пошатнувшись, – и воды пробьются на свет. Сейчас… сейчас…

Шариф схватился за грудь. Раздался хруст, заглушивший рыдания Айсэт. Она успела заметить мрачное удовлетворение в лице Гуашэ, прежде чем все поглотил черный дым. В темноте, что пожирала яркие краски шатра, Шариф осел на ковер. Угасло мерцание рукояти кинжала, потеряли блеск драгоценности, вздрогнули и замерли огни свечей. Игривое пламя сжималось под ладонью тьмы. Горели золотые глаза Шарифа, но и они закатились. «Мое солнце уходит, чтобы никогда не вернуться», – подумала Айсэт. Тело Шарифа выгнулось, забилось, ломая линии рук и ног. С новым оглушительным хрустом кинжал вылетел из-под вывороченных ребер и утонул во тьме.

– Никакой свободы! – захохотала Гуашэ. – Ты убьешь ее!

Крылья хлестнули Айсэт по лицу. Оперение Гуашэ несло свет, и Айсэт тянулась к свечению, чтобы разглядеть, что заколдованная дева рвет когтями черную, дымную кожу с извивающегося тела. Рвет вместе с ошметками плоти, отнимая у Шарифа человеческий облик.

– Убьешь, – раскатывала она птичий клекот, – и будешь пировать над ее телом! Никто не освободится от проклятия. Никто не уйдет от кары моего отца!