Демон спускается с гор

Все звуки погасли в грохоте сорванных с петель ворот. Железо погнулось, полетело вперед как былинка. Вихрь ворвался в образовавшийся проход, подхватив уже три тела. Что-то мохнатое и мокрое ударило Айсэт в лицо. Прежде чем потерять сознание, Айсэт поняла, что это шапка Шарифа. Кто-то смеялся. И смех гремел вместе с плачем смятого железа.

Они прошли камень, воду и ветер. А теперь все горело. Огонь поглощал дома, трещали стены, вспыхивали крыши, бежали овцы, собаки и кони. Они выли, ревели и стенали, и шерсть на них полыхала. Горели амбары, горела земля. У домов метались люди. Одни спасали животных и хоть какую-то утварь. Другие выливали на пылающие стены воду, ведро за ведром. Третьи стояли неподвижно и смотрели в пустоту. Они не видели огня, перед их глазами уже дымилось завершение его жаркой, черной трапезы – пепел и грязь, все, что останется от деревни. А в пепле и грязи они найдут тела родных, тех, кто не успел выбраться из пламени.

– На нас обрушился гнев богов, – надрывался женский голос, – потому что мы пощадили проклятую! Эти молнии – кара за нашу глупость!

Огонь выжигал себе дорогу сквозь деревню. Заглянул на каждый двор. Жадные его языки лизали ночное небо, которое исторгло пламя. Молнии били без промаха, в разящей силе сложно было углядеть нечто иное, чем божественное наказание.

Виновница гнева небесных богов сидела у останков своего дома на окраине деревни, куда попала первая молния, и не замечала, как темные волосы покрывала седая фата пепла.

Все горело. Айсэт открыла глаза и из пламени сна попала в огонь, стеной поднимавшийся рядом. С огненного танцующего полотна на нее смотрела другая Айсэт. Почерневшие щеки впали, вместо глаз – головешки, по краям губ – трещины, какие порождал огонь, пожиравший поленья, а ее собственный огонь – ее пятно – рос и алел, вытесняя черноту, полностью забирая себе лицо. Айсэт вскрикнула и отпрянула. Прижала ладонь к щеке и ощутила жар под ней.

Костер плясал, искры разрезали сумерки и с шипением падали на землю.

Ветер донес ее живой и даже почти целой. Кисти рук испещряли царапины. Лицо, скорее всего, пребывало в таком же состоянии, но кровь больше не вытекала из порезов. Платье изорвалось, открыв корсет и обнажив предплечья. Кожа под истерзанной тканью чесалась.

«Мы и одежду не взяли. – Айсэт извернулась, пальцы нащупали большую дыру ближе к лопатке. – Что скажет Дахэ? Пощадил ли ветер ее свадебный наряд?»

Но Дахэ, ни раздраженной, ни опечаленной, рядом не оказалось. Не было и Шарифа. Одни деревья теснили костер, у которого очнулась Айсэт. Стволы, покрытые густым мхом, причудливо изгибались.

«Самшит, – без труда определила Айсэт. – Совсем как у нас в роще у ущелья».

Маленькие, яркие округлые листья самшита Гумзаг ценил превыше всего, когда дело доходило до болей в животе от переедания. Он научил Айсэт готовить из них мазь, заживляющую неглубокие раны. Зелень и кору Айсэт варила, чтобы унять боль в пояснице у старого Олагая. Но учителя точно бы остановила листва деревьев вокруг костра. В отблесках пламени мох обретал медный оттенок, свисал клочьями с вывернутых ветвей. Листья потеряли привычную округлую форму и лишились приглушенного темно-зеленого цвета в окаймлении серебристого края. Они покрывали ветви испещренными дырами трубочками. Айсэт прищурилась. Дырки в листьях были затянуты нитями, а под ними копошились бледные мохнатые гусеницы, десятки на каждом листе. Они изгрызли сочную мякоть. Выжрали весь сок, оттого листва потемнела и истончилась. Деревья кишели прожорливыми насекомыми. Айсэт сняла нож с пояса, слегка надрезала влажный мох на стволе, приподняла и отскочила в сторону. Под шелковистым нарядом дерева тоже копошились гусеницы.

Лес мучила болезнь. Айсэт никогда прежде не видела, чтобы самшит поражали вредители. Железное дерево, набиравшее рост долгими веками, редко болело.

Гусеницы, потревоженные присутствием Айсэт, торопились перебросить неповоротливые тела повыше к ветвям. Со всех сторон раздавался хруст – тысячи челюстей терли, жевали, выгрызали листья и кору. Айсэт вернулась к костру, огонь вспыхнул, перехватывая ее внимание. Позвал:

– Возьми ветку и поделись с лесом моей силой. Дай ему покой, пусть сгорит, пусть умрет. И после моего милостивого пожара он возродится. И ты тоже.

Ветка лежала рядом, кто-то заботливый положил ее поближе к костру. Айсэт сунула ветку в костер, пламя перекинулось на новую пищу с жадностью не меньшей, чем у гусеницы. Ветка затрещала огненной речью.

– А вот и ты проснулась, – сказала она громко и знакомо.

Ветка упала в костер.

Гумзаг стоял, опираясь на посох, и оглядывал Айсэт с ног до головы.

– Тебе надо бы переодеться, дочка, – ласково сказал он.

Айсэт не смогла сдержать слезы. Их дорожки не потушили пожара под кожей, наоборот, дали ему силу. Пещера не пожелала пропустить ее. Обманув водой и ветром, выбросила обратно. Горный дух не принял жертвы, потому что она, Айсэт, увязалась за Дахэ, да еще и Шарифа за собой привела.

– Что случилось с лесом, учитель? – проговорила она сквозь слезы.