Демон спускается с гор

Айсэт встретили травяная пыль на полках, заправленные постели, пустой котел и, главное, холодный очаг. Огонь пылал в центре дома и днем и ночью. Пламя поддерживали маслом и следили, чтобы никто чужой не прикоснулся к надочажной цепи. Мать вешала на цепь котел, засыпала намеленной муки, наливала воды, брала в руки длинную деревянную ложку и мешала, мешала, мешала кашу, чтобы не пригорала, не сильно вскипала, чтобы огонь одаривал ее своей силой, которую готовая каша передавала семье. Когда Айсэт была маленькой, мать часто варила сладкую похлебку, и Айсэт уплетала угощение за обе щеки, в отличие от вареной фасоли или тыквы. Дзыхан учила Айсэт готовить. Огонь ворчал и потрескивал и норовил лизнуть пальцы Айсэт, а мать чуть взмахивала ложкой, шутливо пугала и огонь, и нерасторопную Айсэт. Они смеялись над очагом, делились сказками, пока отец пробовал приготовленные блюда. Потом садились мать и дочь за низенький столик и ели горячие, полные силы дары очага. Айсэт повзрослела и обзавелась собственным котлом, доверяя пламени делиться благодатным теплом с травяными отварами. Но огонь не горел, сердце Айсэт, раздираемое тревогой, поднялось по ребрам до горла и грозило выскочить, ударить в небо.

Дом без огня – мертвый дом.

«Твои родители здоровы. Они ждут тебя». – Глаза Гумзага блестели, когда он заявил, что трава помогла.

Но никто не ждал ее.

На стене по левую сторону от очага висела разномастная утварь. Айсэт прошлась мимо мисок и котелков, коснулась жерновов домашней мельницы, перетерла прилипшую к пальцам муку. Заглянула в мешки, они дохнули на нее пустотой знакомых ароматов. Весь дом хранил безмолвие пустоты. На противоположной, отцовской стене не хватало кинжала, который висел в ножнах на привязи все время болезни своего хозяина. Мать ушла, забыв об очаге, отец – прихватив с собой кинжал.

Айсэт сглотнула вырывающееся сердце, оно провалилось обратно под ноющие ребра. Айсэт кружила по дому под размеренный бой барабанов. Невидимый музыкант бил по натянутой бычьей шкуре, высчитывая шаги по кругу. Перебирал ее страхи.

«Учитель обманул меня, наказал ложью. Мать умерла. Она не справилась с болезнью. С ее уходом в дом пробрались холод и мрак. А отец… он выбрал не мучиться больше». За одну ночь, пока она сражалась с судьбой, они отказались бороться с болью, изматывающей тело и разум. Уйти в бою или погибнуть от собственного кинжала – эти смерти равны по чести. Если мужчина чувствует, что больше не в силах применить оружие с единственной правильной целью, никто не остановит его последнее решение. Раньше стариков уносили высоко в горы. Туда, где змеятся расщелины, а высота изгоняет последние страхи. Там человек глядит прямо в глаза богов – синие или черные, в дневное или ночное небо – и воспаряет подобно орлу, чтобы показать богам свободную волю. На деле же родные руки сбрасывали стариков в пропасти, и скалы с жадностью ловили предсмертный крик.

«Отец не стар, – она спорила с ускоряющимся биением барабана, – даже если болезнь забрала маму, отец еще способен найти в себе силы. Если я помогу… я ведь вернулась».

К ритмичному бою присоединилась свирель, она дразнила гулкие стоны барабана легковесной мелодией. «А может, – думала Айсэт, или это свирель подсказывала ее отяжелевшей голове иное, – смерть выбрала отца и кинжал взяла мама». Она представила материнскую руку, еще совсем молодую, едва тронутую пятнами времени, направляющую кинжал к груди. У матери был собственный крохотный нож, положенный любой женщине, но оружие любимого мужа вернее привело бы Дзыхан к нему по посмертной дороге.

Музыка, набиравшая силу, звала Айсэт выйти из дома. «Надо найти учителя. Я вытрясу из него правду. А если повезет, встречу тетушку Гошан, она уж точно знает, что случилось с родителями. Она всегда все узнаёт первой».

Загремели трещотки, свирель и барабан притихли, уступили место их веселой болтовне. Айсэт сжала виски, слишком радостная музыка гремела в ней. Мелодия рассказывала собственную историю, не заботясь об Айсэт. Пела о чужой радости. Свирель, барабан, трещотки, а за ними и смычки, поднимающиеся по струнам в восторженной дрожи, пели о свадьбе.

Айсэт выскочила в объятия мелодии, что играла вовсе не в ее голове. Музыка звучала отовсюду, окружала дома, переходила от двора к двору. Мимо домов шли женщины. Подчиняясь ритму музыки, они танцевали и пели. Во главе их шествия плыла фигура, укутанная в красную фату.

В деревне играли свадьбу! Айсэт не разглядела подруг невесты, что шли по бокам от нее, но выхватила из толпы разгоряченные лица тетушки Гошан, тетушки Гаши, Чаж, старухи Бзыф и – сердце снова подпрыгнуло и ударило по легким:

– Мама! – Айсэт сорвалась с порога.

Глава 9. Дикий мед

Музыка заглушила ее крик. Айсэт влилась в струю женщин. Широкие рукава поднимались и опускались, повинуясь движениям. Ноги под длинными подолами делали десятки быстрых мелких шагов.

– Мама, – позвала Айсэт.

Женщины смеялись и не останавливались. Они восхваляли красоту и смиренность невесты, обещали ей счастье. Их голоса заглушали оклики Айсэт.