Демон спускается с гор

У шелковицы всегда заканчивалась любимая летняя игра деревенских детей. Они расходились на две группы. Состав определялся стороной деревни, на которой ты жил: верхние и нижние. Как разделялось небо и земля, так разделялись и дети. Бегали по деревне и лупили друг друга ветками боярышника. Удары сыпались отовсюду, все били куда придется. Айсэт порой получала по своей огненной щеке, но в игре она не придавала этому значения, потому что сама колотила почем зря. Доставалось и девчонкам, и мальчишкам, и красивым, и меченым, и умным, и глупым. Дети превращались в горланящую толпу, в которой и родные матери не выловили бы своего ребенка. Заканчивалась игра под ветвями шелковицы. Они раскачивали дерево – и крупные черные плоды осыпали разгоряченные лица, оставляя вязкие следы на щеках и лбах, рубахах и платьях. Дети валились под тень шелковицы и поедали ее дары прямо с земли. Одинаково чумазые и потные. В игре, что когда-то давно несла в себе особый смысл победы верха над низом, юга над севером, неба над темными силами земли, не было победителей, но были чумазые и веселые дети.

Под шелковицей проходила еще одна игра, на которую собирались и старшие, – кормление грозы. После первого раската грома одна из старух, которая едва ходила, но выполняла возложенные на нее обязанности с гордостью, несла к шелковице лепешки, где раскладывала их и приговаривала: «Милый гром, ниспошли нам теплый весенний дождь». Дети вторили ей, присматривая лепешку побольше. Милый гром мог забыть про дары, и в таком случае кому-то из них доставалось угощение.

Но порой на милость небу и дождю отдавали убитого молнией. Вокруг шелковицы вели круговой танец, восхваляли огонь с небес и плодородие благодарной земли. Вот и сегодня мужчины вместо ярких одежд облачились в черное, сняли шапки и образовали у дерева полукруг, почтительно расступившись перед действом, которое возглавлял Гумзаг. Жрец наблюдал, как двое молодых парней, в старшем Айсэт признала Кура, натягивали веревку, перекинутую через одну из нижних ветвей.

Мужчины собрались отмечать не свадьбу.

– Мама, кто умер? – Айсэт снова выпала из общего танца. – В кого ударила молния?

Гумзаг отступил от жертвенного черного барана. Животное уже отдало жизнь дереву вместе с просьбой позаботиться о том, кого подвешивали на шелковицу в дубовом гробу.

– Ни одно дурное знамение не омрачило сегодняшней свадьбы, – прощебетала мать. – О чем ты, дочка?

В дубовой колоде, куда мужчины уложили убитого молнией, зияло отверстие. Учитель обмазывал покойного медом. Плечи Айсэт дрожали и сопротивлялись, мышцы требовали опустить руку, которая поднялась сама собой.

– Они собираются готовить дикий мед, – Айсэт указала на шелковицу. – Неужели ты не видишь?

Мужчины не просто передавали дух умершего под защиту священного дерева, они хотели убедиться, что тот попадет в верхний мир, пройдет семь небес и обретет покой. Чуть больше чем через месяц жрец первый раз проверит, не поселились ли в воздушном пристанище бренного тела пчелы. Не появились ли соты. Где пчелы, там мед, дикий мед, который не едят ни люди, ни животные. Если он, темный как кровь, будет сочиться из сот, жрец провозгласит, что душа умершего обрела благословение. Если же нет, принесет в жертву другого барана, потом еще одного и еще. До тех пор, пока мед не появится.

Чтобы невестка в новой семье
Была сладкой, словно медовые соты.
Сердечной, словно огонь.
Доброй, словно ягненок.
Верной, словно хорошая собака.
Надежной, словно конь,

 –

песня женщин ответила Айсэт вместо матери.

Мысли Айсэт прорвались сквозь наигрыш, пьянящий женщин, и наткнулись на распев мужчин. До нее доходил смысл древнего обычая, которым учитель неохотно делился. В давние времена, которые, как убеждал Гумзаг, он хотел бы выбросить из памяти, для дикого меда выбирали еще живого человека. Того, кто не мог выполнять свой долг: сражаться или рожать, ведь для благополучия не важно, выберет жрец мужчину или женщину. Жертве наносили ритуальную рану под нижнее правое ребро и заталкивали в колоду. Еще большую силу ритуал обретал, когда жертва шла на смерть добровольно.

– Кого они выбрали? – Айсэт вцепилась в материнское плечо.

«Пусть не отца!»

Калекут не справился с болезнью, и деревенские нашли применение его смерти. Но как же мама? Она бы ни за что не допустила подобного! Да и учитель, ее правильный, мудрый Гумзаг, не признавал древнего обряда. Он часто объяснял нелепость старинных убеждений: подготавливая к ритуалу, человека откармливали медом, чтобы тело сильнее привлекало пчел. А после вскрывали, как полные соты, – и земли обретали благоденствие. Но от Гнилых земель боги давно отвернулись; неужели Гумзаг отчаялся, увидев, что горный дух вернул невесту.

«Из-за меня, – Айсэт готова была разреветься, – все из-за меня. Я навлекла беду на отца, на Дахэ, – до нее дошло слишком медленно. – Дахэ! Она невеста!»