Демон спускается с гор

Тебе досталась заря яркая,
Что прежде солнца восстает.
И с неба звездочка украдкою
Осветит тихий небосвод.
Не потревожат грозы вешние,
В горах обвалов не слыхать,
К орлу несем тебя сердечному,
Ты с ним не будешь тосковать.

Айсэт подумала, что Дахэ вовсе не захочет делить чье-то счастье. Ее вообще мало заботили другие люди.

– Но ты произнесла и другое имя, дочка? Кого еще привела на наш праздник?

– Сына Гумзага, мама. Ты не помнишь? Он прибыл рано утром в день духа. Шариф.

Мать взглянула на Айсэт с испугом.

– Негоже, – произнесла она неуверенно, – негоже гулять с незнакомым мужчиной.

– Он нареченный Дахэ. Ты сама мне сказала. Разве ты не помнишь, мама? – повторила Айсэт.

Но Дзыхан уже плыла по течению песен и танцев. Вопрос Айсэт утонул во всеобщем веселье.

– Нам надо вперед, дочка. Прибавь шагу. Нехорошо бросать подругу. Ты могла бы проявить большее сочувствие и поддержку. Расставаться с отчим домом тяжело. Это как неглубокая рана: и болит, и ноет, а не станешь причитать да жаловаться. Рана потом затянется, закроется заботами, и всякая связь с девичеством забудется.

– И ты забыла свое? – не удержалась Айсэт.

– Вспоминать там нечего, – отмахнулась Дзыхан. – Вся моя жизнь началась здесь.

Мама врала. Айсэт распознала ложь за материнской беззаботностью. Гумзаг проговорился у болот, и сама Дзыхан, съедаемая болезнью, упустила из сундука памяти тщательно оберегаемое прошлое.

– Но где же отец? Я не видела его. – Айсэт озиралась по сторонам.

Следовало заметить отсутствие мужчин раньше. Свадьбу не сопровождали всадники. Путь невесты к дому жениха украшали веселые лица женщин, но среди их песен и наставлений не слышались громкий смех и звон кинжалов – напутствующие не в битву, но в долгую и счастливую жизнь. Молодые парни, друзья жениха, устраивали со всадниками со стороны невесты шуточные представления, палочные войны. Смельчак на коне врывался в дом жениха как благая новость, как свидетель грядущих перемен. Другие надрывали трещотки и рожки, перекрывая или подстраиваясь под песни женщин. Музыка славила торжество жизни, становилась ветром, водой, огнем и землей, призывая все четыре стихии оказать покровительство новой семье. Мальчишки посыпали невесту соломой, зерном и орехами, и в их щедрых ладонях появлялась магия богатства и плодородия. Они верили: больше горсть – больше счастья. Кидали свои дары в лица танцующих, и те не ругались, потому что никто не мог ругаться на благословение. Старшие мужчины выбирали главу свадьбы – человека, лучше всех знавшего обряды и умеющего вести пир. Он нес ореховый прут, украшенный разноцветными лентами и рядами нанизанных на нить бусин из орехов. Но Айсэт не увидела ни одного мужчины, ни старого, ни малого. Только яркие платья и шапочки женщин.

– У них свое торжество, – мать совсем не беспокоило отсутствие мужчин.

Сомнения Айсэт появлялись и пропадали. Музыка лилась из ниоткуда, движения женщин околдовывали. Они укладывались в нарастающий темп музыки и шли вперед, при этом постоянно выводили круги – вели невесту по спирали. Руки поднимались и опускались. Нежные изгибы запястий рисовали узоры танца. Длинные платья дышали и волновались, как озерная гладь под вздохами легкого ветра. Веселье искажало лица женщин, стирало знакомые черты. Женщины обернулись единым сильным, многоногим созданием и бережно, за талию несли перед собой драгоценную ношу, покрытую вышитой пелериной невесту. Кожа Дзыхан, как и всех остальных, разгладилась. Морщины, расчеркнувшие лоб, исчезли, из-под зеленого платка выглядывал черный ободок волос. В косе не нашлось ни одной серебристой пряди. Зато мать надела серебряные серьги, давно не покидавшие сундука. Айсэт искала признаки болезни, бледность и боль, скрываемую в уголках губ. Но видела пышущее здоровье. Искала радость от возращения дочери. Но видела разделенный пыл танца.

Они шли по деревенской площади, где шелковица раскинула покрытые широкими мягкими листьями ветки. Возле нее собрались мужчины. Айсэт подпрыгнула, заметив их.