Демон спускается с гор

– Не людьми придуманы запреты, не людям их и нарушать. Уж не знаю, гордыня или дочерний долг затмили твой разум, но лес опаршивел, едва ты… – Гумзаг опустил глаза, – вошла в пещеру.

– Я не хотела. – Айсэт зарыдала во весь голос. – Что же делать теперь?

«А что сказала Дахэ? – промелькнуло за всхлипываниями. – Где она? И где Шариф? Они остались в пещере!»

– Успокойся. – Гумзаг отвел руку с посохом в сторону. – Есть поступки, совершив которые не плачут, не жалеют, но смиряются и искупают их всю оставшуюся жизнь. Я целую ночь тебя искал и к рассвету понял, куда завело тебя глупое сердце. Давай-ка возвращаться домой. Хорошая дочь не заставляет себя ждать.

Слезы застилали глаза Айсэт, как липкие нити гусениц – ветви самшита.

– Ну хватит, дочка. Довольно, – потребовал Гумзаг. – Слезы что роса, о них забывают в суете дня. – Он подошел ближе. – Мать с отцом тебя заждались.

– Родители? – Айсэт содрогнулась. Она не помогла им. И уже никогда не поможет. Гумзаг звал ее для последней встречи.

Учитель обошел костер, встал рядом, сурово глядя на то, как Айсэт вытирает слезы. От стыда и боли лицо Айсэт горело еще сильнее.

– Ты так поспешно убежала, – произнес он. – Я пришел, тебя уже нет, – голос учителя изменился, он снова заговорил ласково. – Тебе бы поучиться терпению, узнать цену ожиданию. Мертвая трава помогла. Дзыхан и Калекут оба здоровы, дочка!

В больном лесу под ноги ластились знакомые тропы. В нос бил запах плесени и гнили, от которых Айсэт успела отвыкнуть. Прохладный воздух пещеры вытеснил гнилостный аромат болот даже из памяти, но теперь он вернулся, и Айсэт боролась с желанием зажать нос покрепче. Дурачок Кочас часто говорил, что их деревня провоняла тухлыми яйцами. Айсэт вспомнила, как он морщился при этом, и замедлила шаг – вдруг Кочас выскочит из-за дерева по своему обыкновению. Но тот не увязался за жрецом. Посох Гумзага раздвигал кустарники, окружавшие болота. Жрец бормотал:

– Сюда ступай, аккуратнее, сюда ногу, дочка. Прямой дорогой идешь, и то споткнешься.

– Да, учитель, – ответила Айсэт.

Она забыла о Дахэ, о Шарифе, о пещере и ее хозяине. Родители пришли в себя! Недуг отступил. А она не дождалась, не утерпела, решила спорить с мудростью учителя и навлекла беду на поправившихся родителей. На лес. На деревню. Сколько времени пройдет, прежде чем горный дух вырвется из логова и сложит окровавленные кости первой жертвы у испыуна?

«Упаду в ноги отцу, он простит. Мать поможет, она помнит, сколько трав и снадобий я перепробовала», – думала Айсэт.

– Одни уловки болота нам уготовили, – Гумзаг говорил с ней вкрадчиво, как с больным ребенком. – Из тьмы во тьму, из одного сна в другой. Не мешкай, дочка, следом за мной торопись. Сколько говорил тебе, лесу и темноте тайн своих не открывай. Но ты и тайны, и душу распахнула.

– Да, учитель.

Речь жреца сочилась медом, он то и дело оборачивался к Айсэт, и она цепенела. Гумзаг разрезал чащу твердой походкой. Он больше размахивал посохом, чем разделял с ним бремя дряхлого тела. А когда останавливался, сам походил на могучее дерево, расправлял плечи под буркой.

За кустами блеснула синь болота. Словно маленький кусок неба упал посреди леса. Человеку, никогда не бывавшему в Гнилых землях, показалось бы оно чудесным озером. Но стоило вдохнуть насыщенные пары, как голова плыла, сознание мутилось и пленник болот входил в воду, не в силах бороться. Глаза закрывались, дыхание прерывалось, ноги отказывали. Человек погружался в маленькое голубое небо и оставался в нем навеки. А озеро продолжало смотреть чистым взглядом. Вот и взирало болото, названное людьми Слепым, на Айсэт и шептало вместе с Гумзагом:

– У каждого свое место, кто-то на родной земле счастье найдет, а кого-то путь к дальним берегам ведет. Как поймешь, где сердце твое, так и найдешь пресловутое счастье.

– Все наставления мои забыла, – ворчал Гумзаг. – И все, что ведала, растеряла. Помню, так и мать твоя: едва в земли наши попала, все в лес ходила, с ним делилась секретами. А секретов она несла много. Один, вот, на руках у груди принесла. – Мед исчез из его интонаций, он говорил с издевкой. – Другие за спиной дымным следом тянулись. А как рассказала все не лесу, а мне, старому жрецу, так и очистилась. И ты откройся, дочка. Скажи, что обещал тебе мой сын? Зачем увязался он за избранницей?

– Шариф хотел спасти Дахэ, – Айсэт не видела смысла скрывать от жреца правду. – Она обещана ему с детства.

– Обещана, – протянул учитель. – Легко чужое своим назвать. А ты что же не остановила его?

– Он слишком походит на тебя, не переубедить, если решил.

– На меня похож, говоришь? – странно ощерился Гумзаг.

Айсэт искала объяснения, которые устроят учителя.

– Мама часто повторяла, что несчастный не жив, а значит, и умереть не боится. Такого не остановишь.