Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

«СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК» СКВОЗЬ ВСЕ РЕЖИМЫ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ПРОЕКТА

Лев Гудков (Левада-Центр, Москва)

Общий недостаток нынешних дискуссий о состоянии российского общества и его политического режима заключается, на мой взгляд, в том, что объяснения происходящему публицисты и политологи пытаются давать, исходя исключительно из обстоятельств текущего дня, не затрагивая институциональной системы, а значит, не учитывая временной длительности сложившихся структур «общества-государства» и особенностей его политической культуры. Принципиально иным по духу является исследовательский проект «Советский человек», который Левада-Центр ведет с 1989 года. Его автором и руководителем был Юрий Левада, собравший в первом ВЦИОМ рабочую группу своих сотрудников из возглавляемого им Сектора методологии исследования социальных процессов ИКСИ АН СССР, разогнанного в 1972 году в ходе чисток института, а также из участников неформального левадовского семинара, действовавшего с 1973 по 1987 год292.

Замысел проекта заключался в эмпирическом изучении процессов распада советской тоталитарной системы и векторов ее трансформации. Возможность такой работы открылась с образованием института, ориентированного на проведение репрезентативных социологических исследований в СССР. Ее реализация предполагала выделение несколько планов или уровней задач, требовавших своего нетривиального решения. Первый – концептуальный, связанный с теоретической разработкой логики распада тоталитарных режимов, выявлением факторов эрозии, дисфункции и невозможности воспроизводства советской институциональной системы. Речь идет о внутренних конфликтах и нарушениях в системе социализации, социального контроля, латентных противоречиях между базовыми установками населения и структурами мобилизационного государства. Второй уровень, также преимущественно теоретико-методологический, был ориентирован на проработку специальной социально-антропологической конструкции «человека» – «института институтов», по выражению Левады, с которым гипотетически связывались устойчивость и длительность существования советского режима. Третий уровень – перевод теоретических положений в операционные и измеряемые параметры социологического исследования (опросов). Последнее предполагало также частную задачу разведения предметной материи коллективных «мнений» и тех факторов, которые их производят, формируют, интерпретируют и распространяют. Результативность анализа зависела от успешности выявления их функций, т. е. а) тех значений, которые коллективные мнения имели в структуре массовой идентичности, б) их влияния на прагматические компоненты социального действия – на массовые иллюзии, надежды, страхи, характер и потолок аспираций, повседневный конформизм, отношение к власти. Отсюда возникали задачи описания фобий, барьеров между группами и стратами, представления об общественной иерархии, терпимости к неравенству, политической апатии и т. п. Надо было не только описать содержания массовых представлений, фиксируемых опросами, но и связать их с институциональными источниками и механизмами производства и селекции этих представлений, с каналами их ретрансляции и многократными переинтерпретациями.

Трудности последующего концептуального и предметного анализа получаемых материалов оказались связаны с необходимостью разработки отдельных предметных сфер, поскольку в советской социологии они составляли обширные поля идеологических табу. К таким не описанным до исследований первого ВЦИОМ предметным сферам можно отнести проблематику национализма и ксенофобии, господства и авторитета, исторического сознания и легитимации вертикали власти, коллективной идентичности, насилия, мобилизации, поколенческой репродукции, религиозности, элиты и массы, двоемыслия, а также другие темы, необходимые для понимания быстро нараставших процессов распада СССР. Такая работа не входила в специальные задачи проекта, но без нее не было бы необходимых инструментов для анализа материалов опросов общественного мнения.

Основной гипотезой проекта была предполагаемая взаимосвязь между институциональной системой тоталитаризма и типом личности, сформированной его институтами. Человек поддерживал эту систему, поскольку, находясь внутри пространства «закрытого общества», был вынужден разделять ценности и смыслы, которые задавались государственными структурами (управления, армии, образования, работы, пропаганды), даже если они вступали в противоречие с его собственными, частными интересами существования или даже выживания в условиях репрессивного государства.