Возможности самосохранения были обусловлены релятивизацией требований тотального государства, с одной стороны, и, с другой – разведением плоскостей публичной и частной жизни, ценностно-нормативной фрагментацией сознания и поведения (двоемыслием), что неизбежно приводило к имморализму и прагматическому цинизму в самых разных сферах повседневной жизни. Благодаря подобной социальной «пластичности» обеспечивалось как приспособление подданных к нереалистическим (в силу их чрезмерности и идеологической заданности) требованиям власти, с одной стороны, так и адаптация самой власти к запросам населения, его скрытого саботажа, проявляющегося в характере подневольного труда и обыденного поведения, с другой. Поэтому особый интерес исследователей был направлен на структуры сознания, которые определяли жизненный мир, аспирации и стратегии выживания или приспособления этого человека.
Постановка задачи воспроизводила классическую для социологии дилемму соответствия «человека» и «социальной системы»293
, но решение Левады связать кризис советского тоталитаризма с кризисом институциональных механизмов воспроизводства лояльного режиму человека, с нарастающим расхождением ценностных и нормативных установок государства и частного индивида было совершенно новым шагом в разработке этой общей проблемы. Методически ее решение сводилось к тому, чтобы установить степень соответствия между системой позднего советского общества и массовым человеком, расхождения между коллективной идентичностью и частными запросами, особенностями жизненных стратегий, социализации и т. п. Развитие темы виделось, помимо сказанного, в понимании того, как распределяются различные типы человека по функциональным сегментам институциональной системы294.Выводы исследования натолкнулись на полное неприятие российской образованной публики. Наибольшие недоразумения вызвала сама концепция «советского человека»295
. Поэтому, прежде чем перейти к содержательному изложению результатов исследования, я должен пояснить методологический смысл этого проблемного понятия.Любые значительные изменения в социальных и гуманитарных науках обусловлены не просто появлением нового представления о человеке, но усилиями по операционализации этого интуитивного образа, его методической проработке для интерпретации уже имеющегося материала. Дело не в том, чтобы дать еще одну «целостную картину» человека, а в том, чтобы выделить те аспекты человеческого поведения, сознания, взаимодействия с другими, которые могут соответствовать принятым в данной области изучения предметным теориям и инструментам анализа. Интенсивный прогресс в той или иной сфере науки начинается с момента, когда вводится специализированное для данной области изучения представление – типологическая конструкция человека. Каждая характеристика такой антропологической конструкции фиксирует понятийные средства объяснения подлежащего изучению материала, в свою очередь направляющие внимание исследователя на те эмпирические обстоятельства жизни, которые только и могут быть верифицированы с помощью именно этих средств.
С расширением влияния позитивизма множатся специализированные «человеки»: Homo economicus (модель целерационального поведения, заданная императивами калькуляции цели и средств ее достижения, учета неизбежных побочных последствий достижения цели и т. п.); Homo religiosus М. Шелера; «Homo ludens» Й. Хёйзинги (образец сложного, закрытого ценностно-аффективного, самодостаточного социального действия носителя культуры); Homo faber («человек творящий» у М. Шелера, А. Бергсона, Х. Арендт); Homo sociologicus Р. Дарендорфа (описываемый как система институционализированных социальных ролей); political man («человек политический»), впервые появляющийся у А. Даунса, но проработанный именно С. М. Липсетом (актор, участвующий в деятельности демократических партий в условиях правового государства); «человек психологический» (наделенный всеми характеристиками из арсенала современной психологии интровертности и экстравертности, комплексами, травмами социализации, гештальтами восприятия, неврозами современности и проч.); «авторитарная личность» у Т. Адорно и сторонников Франкфуртской школы; и множество прочих вариантов и типологических конструкций акторов в соответствующих дисциплинах или предметных областях296
.