День ботаника

– Я вас не задерживаю, Михась Вонгянович! А вы садитесь, юноша, садитесь. Выспаться хоть получилось?

Завхоз выразил несогласие тем, что громче, чем следовало, затворил за собой дверь.

– Вы на него не сердитесь, Егор… простите, отчество запамятовал?

– Можно просто Егор.

– Да, конечно. Так вы, Егор, не серчайте. Михась Вонгянович – бесценный в своём роде человек, сколько уж лет в завхозах! И хозяйство в порядке, и отчётность – комар носу не подточит. К тому же, у него родственник в Лесу, староста какого-то села. Раз в неделю присылает с оказией гостинцы, так мы всей лабораторией пируем. Кстати, скоро праздник, вот и попробуете!

Яков Израилевич мечтательно причмокнул.

– Изумительная, знаете ли, такая ветчина, копчёная гусятина, медовые настойки…

– А что за праздник, Яков Израилевич?

– Как? Вы не знаете? – на лице завлаба отразилось искреннее изумление. – Наш главный, День Ботаника.

– А разве такой есть?

– Ну, не совсем. Когда-то, ещё в СССР отмечали День работника леса – тогда у каждой профессии был свой праздник. Вот, смотрите..

В рамочке под стеклом висел пожелтевший листок, оборванный по верхнему краю. На нем в два цвета, красным и чёрным, была отпечатана незамысловатая картинка: бородатый мужчина в форменной тужурке рассматривает ветку дерева на фоне лесопосадок. Внизу надпись: «День работника леса. 15, сентябрь, воскресенье, 1974».

– …мы и подумали – все мы тут в той или иной степени занимаемся Лесом. И представьте, прижилось! Правда, название взяли другое и празднуем в последнее воскресенье сентября. В этом году – двадцать шестое, первый день декады. Праздник, неофициальный, вечером после работы, отметим в лаборатории, в своём кругу.

– Да, Яков Израилевич, конечно. Я отчёт принёс, вы просили…

Завлаб принял у Егора листки, мельком проглядел и положил в папку.

– Честно говоря, это чистой воды формальность, уж извините, что усадил вас за писанину. К сожалению, от журнала, который вы принесли, особого проку нет: в нём только данные по калибровке оборудования. Видимо, профессор Новогородцев забрал их домой, чтобы подготовиться к очередному эксперименту. А вот за блокнот спасибо – в нём обнаружилось нечто действительно ценное.

– Что же?

Егор постарался, чтобы вопрос прозвучал нетерпеливо, как и подобало юнцу, жаждущему положить силы на алтарь науки.

– Теперь мы знаем, где искать записи Новогородцева. Они в сейфе, в его лаборатории.

– Так может, сходить и туда? Найдём, заберём, не впервой!

Завлаб покачал головой.

– Это в Курчатовский-то? Больно вы скорый, юноша! Это один из самых опасных районов Леса. Люди там почти не живут – чудовища, мутанты. Одно слово, Щукинская Чересполосица. Нет, вам это пока не по зубам, во всяком случае, в одиночку.

– Почему же в одиночку? Гоша может проводить.

– Для такого задания нужен проводник посерьёзнее. Есть один на примете – мой добрый знакомый, лучший егерь Леса. Его тут называют «Бич».

«…вот и Гоша о нём упоминал, и тоже в связи с чудовищами. Совпадение? Ох, вряд ли…»

– Яков Израилевич, можно ещё вопрос? Мне бы хотелось побольше разузнать о погибшем студенте. Не подскажете, где найти его одногруппников?

– О Конкине? Да, большое несчастье… перспективный был молодой человек, большая утрата для нас.

Завлаб подошёл к доске с расписанием.

– У сто третьей группы сейчас лабораторки по генетике у профессора Симагина. Знаете, где это?

– Найду.

– И зайдите к секретарю кафедры. Я распоряжусь, чтобы вам выдали его личное дело. И если что-нибудь узнаете – поставьте меня в известность, договорились?

– Обязательно.

II

Как ни бились метеорологи, как ни колдовали с математическими моделями на суперкомпьютерах, сколько ни выдвигали головоломных теорий – им так и не удалось объяснить, почему в бывшем мегаполисе установился почти субтропический климат. Обитатели Леса давно забыли, что такое снег; деревья не успевали сбросить листву, а на ветках уже проклёвывались новые почки. Берёзы и клёны соседствовали здесь с пальмовыми рощами и древовидными папоротниками. Но день и ночь по-прежнему сменяли друг друга в строгом соответствии с географией, так что восход солнца 25-го сентября случился в положенное для этой широты время, в четверть седьмого утра.

Коля-Эчемин не рискнул отправиться в путь раньше – в темноте ничего не стоит пропороть днище пироги о топляк или корягу. Зато при утреннем свете они быстро оставили позади Серебряный Бор, протиснулись между обломками Строгинского моста и подошли к воротам шлюза номер восемь, первого в цепочке Тушинского Переволока.

Механизмы, управляющие огромными створками, давным-давно проржавели насквозь и не действовали. Речники вышли из положения: приоткрыли верхние ворота обоих шлюзов, а на нижних установили лебёдки с электроприводом. Током их снабжал генератор, приводимый в действие кустарной водяной турбиной в канале резервного водостока. Когда он выходил из строя, в ход шли большие ручные вороты – с их помощью можно было поднять посудины водоизмещением до десяти тонн.