День, когда мир перестал покупать

Наше время не является исключением из этого правила. В начале XX века западные страны обсуждали, что делать с новой способностью промышленности по производству необычайного богатства – большего количества товаров, чем мы могли бы использовать. Найденный нами ответ состоял в производстве товаров, которые разрушаются сами в результате запланированного устаревания. Консьюмеризм как таковой можно сравнить с бесконечным праздником, в ходе которого изобилие быстро и безостановочно превращается в отходы. Более того, мы сделали из уничтожения изобилия экономический двигатель, что дало проблематичный результат – еще большее изобилие. Мы видим, как избыточное богатство накапливается в рекордных количествах в руках немногих; мы видим, как этот дисбаланс повышает стоимость жизни во всем мире; мы видим это на перегретых и спекулятивных рынках инвестиций и недвижимости. Когда нам не удается уничтожить богатство запланированным и упорядоченным образом, мы склонны делать это непроизвольно. Слово, которое мы используем для обозначения этого, – «коррекция» в экономике – говорит само за себя. Во время Великой рецессии одни только миллионеры и миллиардеры мира потеряли 2,6 триллиона долларов – это, чтобы лучше прочувствовать величину такого состояния, 2 600 000 000 000 долларов – что имело последствия для людей во всех сферах жизни. Затем рост смог начаться снова. Как писал Батай, «необходимо рассеять значительную часть произведенной энергии, превратив ее в дым».

Такой выбор слов очень интересен. Когда Дэвид Фонт Виванко доводит свои размышления об отскоках до крайности, он видит лишь один верный способ справиться со всем богатством, которое накопится, когда мы перестанем ходить по магазинам.

«Нужно будет просто сжигать деньги, – говорит он. – Это самое очевидное решение. Просто оставить самое необходимое и забыть о роскоши. Сжечь деньги».

IV Трансформация

17 Мы наконец-то по-настоящему спасаем китов

Киты долго ждали, чтобы их спасли. Сначала предполагалось, что это произойдет после того, как в 1859 году геологоразведчик Эдвин Дрейк, работавший в Титусвилле, штат Пенсильвания, пробурил двадцать один метр грунта и коренных пород, положив начало эпохе подземного бурения нефти, также известной как современная индустриальная эпоха. Два года спустя в журнале Vanity Fair появилась карикатура, на которой нарядно одетые кашалоты открывали шампанское и танцевали под плакатом с надписью «Oils Well That Ends Well»[20]. Если в двух словах, то нефтепродукты должны были заменить китовый жир во всех потребительских сферах применения (в производстве мыла, смазочных материалов для промышленного оборудования, а также освещении при помощи ламп и свечей). Кровавому китобойному промыслу вроде бы наступал конец.

Вместо этого мы вскоре начали использовать нефть, чтобы убивать больше китов, чем когда-либо. Новое ископаемое топливо стимулировало строительство китобойных флотилий, позволяло отправлять корабли дальше и быстрее, а также давало возможность огромным плавучим рыбозаводам перерабатывать китовый жир и замораживать китовое мясо без необходимости возвращаться в порт. Нефть и газ даже использовались для питания компрессоров, надувавших, словно воздушные шары, тех китов, которые в противном случае затонули бы после смерти, что расширило разнообразие промысловых видов, на которых теперь можно было охотиться. В течение нескольких десятилетий, несмотря на постоянное изобретение продуктов, действительно заменявших китовый жир нефтью, китобои убивали в среднем по сто китов в день. Как только мы начинаем что-то потреблять, мы крайне неохотно от этого отказываемся.

Затем киты снова были спасены. В 1986 году большинство китобойных стран мира согласились прекратить китобойный промысел в крупных промышленных масштабах. К этому моменту большинство видов считалось «коммерчески вымершими», то есть настолько малочисленными, что их поиск и забой стоили больше, чем они позволили бы в итоге заработать. Некоторые из них, такие как синий кит – самое большое живое животное в мире, были почти полностью уничтожены. Но в конце концов популяция китов, до тех пор сокращавшаяся, начала расти.

Однако вскоре появились тревожные признаки того, что теперь мы, возможно, убиваем этих величественных левиафанов совершенно иначе. Как выразился один исследователь китов: «Мы больше не выходим в море и не протыкаем их куском стали. Мы просто разрушаем их жизни».