В крупном отчете 2017 года британский фонд Эллен Макартур назвал «увеличение среднего количества случаев ношения одежды» возможно лучшим способом уменьшить воздействие швейной промышленности на окружающую среду. Так, удвоение срока службы нашей одежды сократило бы загрязнение атмосферы парниковыми газами со стороны отрасли почти вдвое. Закрытие всего мирового производства одежды на год было бы равносильно прекращению всех международных рейсов и морских перевозок на тот же период времени.
Однако, здесь мы вновь сталкиваемся с дилеммой, ведь миллионы человек зарабатывают себе на жизнь, делая эту одежду. Большинство этих работников трудятся в бедных странах, сильно зависящих от промышленности. Крупнейшим производителем одежды является Китай. Вторым по величине – Бангладеш, страна с населением вдвое меньшим, чем в Америке, и площадью, уступающей штату Айова. В Бангладеш свыше трети рабочих мест в обрабатывающей промышленности и почти 85 процентов экспорта приходится на швейную промышленность. В стране, где пятая часть жителей живет за чертой бедности, она обеспечивает работой более четырех миллионов человек, среди которых шесть из десяти – женщины.
Когда коронавирус только начинал распространяться по миру, я связался с владельцами фабрик в Бангладеш. Абдулла Махер ответил мне так, словно давно ждал моего звонка. Махер является генеральным директором
«Предположим, что шопинг прекратился»,
– сказал я Махеру. Допустим, что потребители во всем мире внезапно прислушались к критикам, призывающим нас покупать меньше одежды, чтобы снизить влияние отрасли. Что тогда произойдет?
Махер задумался, а затем заговорил тоном человека, делящегося секретом.
«Знаешь, – начал он, – это было бы не так уж плохо».
Производство одежды в Бангладеш имеет долгую – и пронизанную жестокой иронией – историю. На протяжении нескольких веков район вокруг Дакки славился качеством шелковых и хлопчатобумажных тканей ручной работы. Изготовление полосы тончайших тканей, получавших названия вроде «текущая вода» или «тканый воздух», могло занимать у двух ткачей целый год, ведь работали они только тогда, когда влажность была достаточной, чтобы тонкие нити не рвались.
Хлопок был, возможно, первым продуктом глобальной потребительской эпохи. В середине 1600-х годов одежда на Западе еще оставалась в основном неяркой, потому что шерсть и лен плохо окрашивались, а шелк был дорог. Однако в конце столетия миллионы импортных полос ситца – ярко окрашенной набивной хлопчатобумажной ткани из нынешних Индии и Бангладеш – принесли красочную моду высшим классам и в конечном итоге широкой публике, сначала в Англии, а затем и по всей Европе. С этой «революции в одежде», как это называет историк Фрэнк Трентманн, начались знакомые нам модели современного потребления: доступная мода, более частые изменения стиля, стремительный оборот одежды. Потребительская культура нередко ускоряется подобным образом: искра истинного восторга вызывает неконтролируемый пожар.
В восемнадцатом веке вектор торговли с Европой развернулся. Многие страны Европы запретили ввоз хлопчатобумажных тканей из Южной Азии, чтобы создать собственную конкурирующую отрасль. С промышленной революцией, начавшейся в торговле текстильными изделиями, Британия принялась захватывать рынок все более дешевыми и многочисленными тканями и одеждой, продвигая их всей мощью своей империи. Бангладеш перестал играть роль крупного производителя одежды вплоть до конца 1970-х годов. С тех пор страна, некогда выпускавшая лучший в мире текстиль, стала символом самой дешевой и быстрой моды.