День, когда мир перестал покупать

Теперь, когда на смену историческим зданиям пришли более современные сооружения, в «Хоси» почти не осталось напоминаний о том, что эта гостиница впервые открыла свои двери за сто лет до изобретения пороха. Самый прозрачный намек на древность – гостевой дом, построенный из японского кипариса без единого гвоздя. Он стоит в саду и кажется выросшим из почвы; когда-то в нем останавливались члены японской королевской семьи. В остальном же «Хоси» выглядит так, как будто ей несколько десятилетий, а не столетий: современной, но немного увядшей. В комнате, прежде использовавшейся для дзен-медитации, теперь стоят пять светящихся автоматов с фаст-фудом и напитками.

Также по семье Дзэнгоро сильно ударила личная трагедия. Старший сын (сорок седьмой Дзэнгоро), который должен был унаследовать гостиницу, умер молодым. Несколько лет назад оставшаяся дочь, Хисаэ, вернулась в Авадзу и начала изучать этот бизнес.

Дзэнгоро строг к себе, даже слишком. Прогуливаясь по коридорам гостиницы, он производит впечатление человека, несущего тяжкий груз, бремя, которое он боится сбросить даже на мгновение. Чего он не замечает, так это своего успеха. Мы как глобальное общество давно сделали ставку на то, что будущее всегда непременно строится на увеличении богатства и постоянном росте, и что новое всегда попирает старое. Повсюду вокруг Авадзу эта логическая несообразность (будущее, строившееся ненадолго) постепенно приходит в упадок. А «Хоси» до сих пор стоит.

14 Если мы уже не потребители, то кто же мы?

Несколько лет назад, осенью, молодая женщина по имени Зоуи Халлел увидела, что рядом с ее домом в лондонском пригороде Дагенем[15] открывается магазин. Ей это показалось любопытным, как и все прочие новости в округе, потому что она отчаянно хотела изменить свою жизнь.

«Я была так замкнута, что никогда не общалась, – говорит Халлел. – Некоторых людей вы встречаете на улице многие годы, и, возможно, вы живете здесь и узнаете людей в лицо целую вечность, но если у вас нет повода поговорить, то вы просто проходите мимо и никогда не здороваетесь».

Халлел понимала, что надеется на чудо. В действительности у нее не было причин думать, будто открытие магазина что-то изменит в ее жизни. Хотя магазины занимают видное положение в общественном пространстве городов и поселков, они, как правило, не являются местами социализации, и если вы не имеете лишних денег, то даже от кафе и пабов вам мало толку. При всей своей неистовой активности потребительская культура часто атомизирована и закрыта – толпы людей находятся в ней вместе, но остаются разобщенными.

Тогда, в возрасте двадцати пяти лет и с маленькой дочерью, она страдала не только от привычного дефицита добрососедства в современном мире. Почти десять лет она боролась с агорафобией – разновидностью тревоги, переполнявшей ее всякий раз, когда она пыталась пройти дальше одного квартала от дома, в котором жила с ребенком и родителями. Но даже это было прогрессом по сравнению с пятью предыдущими годами, которые она провела почти исключительно в своей спальне.

Вскоре в витрине магазина появилось название, составленное из красных виниловых букв: Every One Every Day («Каждый из нас, каждый день»). Халлел несколько раз пыталась дойти до пешеходного перехода, который привел бы ее к этому новому притягательному месту, но пока что ей это не удавалось. Ее сердце бешено колотилось, и она впадала в панику. И вот однажды магазин наконец открылся. Перед входом стояли стулья, какие можно увидеть на пляже.

В тот уикэнд мать Халлел вернулась домой с рекламным проспектом от Every One Every Day. Оказалось, что там ничего не продавали. Вместо этого во флаере перечислялись разные занятия: уроки приготовления тыквенного супа, мастер-класс по росписи скворечников, уроки танцев. Все бесплатно. «Я чувствовала, что во мне полно неиспользуемой энергии, – вспоминает Халлел, – а тут вдруг такая возможность всему научиться, что я просто не хотела пропустить ни единого дня».

Она вошла в дверь магазина. И это изменило ее жизнь.

Поскольку наша главная роль в современном обществе – роль потребителей, то естественно предположить, что, перестав потреблять, мы станем кем-то иными. Критики потребительской культуры, как правило, идут дальше, утверждая, что следующий этап обязательно будет благороднее: мы станем более приветливыми, более ответственными, более рассудительными, более духовными.

Джон Александер считает, что это рискованное предположение.

Александр, раньше работавший в лондонском рекламном агентстве, является основателем New Citizenship Project – организации, занимающейся поиском новой роли, которую мы смогли бы играть, отказавшись от роли потребителей. Одно из его любимых литературных произведений, фрагмент из которого он процитировал мне по памяти, пока мы прогуливались по берегу Темзы в Лондоне, – мемуары Лоуренса Аравийского о Первой мировой войне: