День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Все четыре Евангелия, среди прочего, говоря об Иисусе, рассказывают историю о долгожданном возвращении Бога Израилева. Эту тему долгое время игнорировали, но сегодня многие исследователи обращают на нее внимание. Марк начинает свое Евангелие с Иоанна Крестителя, в котором он видит предсказанных в Малахии 3 и Исаии 40 вестников, и суть дела в том, что эти вестники готовят путь не только для грядущего Мессии, но и для самого YHWH. В начале Евангелия Иоанна звучат отголоски книг Бытия и Исхода, его пролог достигает кульминации в стихе 14, где Слово становится плотью и откровением Божией славы, и в стихе 18, где Отец, которого невозможно увидеть, становится видимым в Сыне; так Иоанн дает понять читателям, что Иисус не просто «сын Бога» в том смысле, в каком таковым был царь из династии Давида в Псалме 2, во Второй книге Царств 7 и так далее. Для Иоанна Иисус есть живое воплощение единого Бога-Творца, Израилева Бога завета. Мессианское звучание слов «Сын Божий» прекрасно это выражает (можно думать, что этими словами пользовался и сам Иисус). У Матфея ангел говорит Иосифу, что у него родится «Эммануил», «С нами Бог», а в самом конце его Евангелия Иисус обещает ученикам, что пребудет с ними «до скончания века», – и это дает внимательному читателю ключ ко всей истории. Лука говорит о том же еще откровеннее: в утробе Марии находится «Святой», который станет «Сыном Божиим» (Лк 1:35). Когда же Евангелие от Луки достигает кульминации в момент входа Иисуса в Иерусалим, можно понять, что тут наконец Бог Израилев «посещает свой народ», то есть сам приходит сюда, чтобы судить и спасать (19:44). Конечно, это не все, что можно сказать на эту тему, но для наших целей сказанного достаточно.

Нас не должно удивлять то, что все четыре Евангелия, рассказывая об Иисусе, снова и снова подчеркивают, что он полон сострадания и любви – это, как мы уже говорили, его отличительная черта. В еврейском мире эпохи Второго Храма от пророка или потенциального мессии этого вовсе не требовали. Конечно, мы знаем меньше, чем нам бы хотелось, о тогдашних вождях, включая претендентов на звание мессии, которых мы встречаем в книгах Иосифа Флавия, или о Симоне Бар-Кохбе, возглавившем последнее неудачное восстание почти ровно через сто лет после времени общественного служения Иисуса. Но все эти люди нисколько не похожи на Иисуса, каким его представляют евангелисты. И если уж на то пошло, то и об Иоанне Крестителе трудно было бы сказать, что он «кроток и смирен сердцем», да он и не предлагал своим ученикам «обрести покой», который так им нужен (Мф 11:29).

Тут нас подводят традиции, изображающие романтического или сентиментального Иисуса. Мы привыкли к слащавому образу «кроткого, смиренного и доброго» Иисуса, а также к реакциям на такую картинку, когда люди указывают, что он мог быть суровым, обличать фарисеев и тому подобное, и не замечаем, насколько это странно: публичный деятель, стоящий на опасной грани между древней традицией, которую он поддерживает, и нынешними злоупотреблениями, которые он осуждает, способный при этом глубоко сочувствовать людям любого рода. Это важная черта всех четырех рассказов евангелистов, которую легко упустить из виду, но дело не только в этом. Все Евангелия сознательно и открыто рисуют смерть Иисуса так, что мы не видим там жестокого Отца, который мучает своего невинного и беззащитного Сына, но видим того, кто воплощает в себе Божью любовь, действует как ее олицетворение до момента своей смерти.

Если бы мы серьезнее относились к этой характерной черте Иисуса, которая просто встроена в рассказ о нем, а не дана в виде случайного «мазка», одной-двух ссылок на Писание или странной реплики, «лирического отступления» евангелиста, мы бы избавили свое «богословие искупления» от его нелепых особенностей, не связанных с Писанием, – а также от социальных и культурных последствий такого толкования. Как мы уже говорили, Иоанн начинает свой рассказ о событиях, приведших к смерти Иисуса, с того, что это было высшим проявлением любви Иисуса к людям (13:1). Но это не изолированное замечание евангелиста. Тут Иоанн открыто говорит о том, о чем косвенно свидетельствовали один отрывок его труда за другим, в которых Иисус менял жизнь самых разных людей; другие библейские образы, например образ «доброго пастыря», говорили о том же самом.