День, когда пала ночь

– Эта мечта еще очень далеко впереди, – сказала Сабран, повернувшись так, чтобы заглянуть ему в глаза. – Хоть мы с тобой и нажили серебро в волосах, но оставить троны нам пока нельзя.

– Нельзя. Слишком упорно мы за них сражались. – Он погладил ее по щеке. – И друг за друга.

Он припал губами к ее губам. Она запустила кончики пальцев ему в бороду, в золотую гриву. Даже спустя столько лет после венчания у нее все отзывалось на его прикосновение. Когда она приняла его в себя, он выдохнул ее имя, словно молитву, – как всегда.

Потом он лежал, закинув руку за голову, а другой обняв ее за талию, и задумчиво морщил лоб.

– Что тебя тревожит? – спросила, заглянув ему в лицо, Сабран.

Бардольт провел ладонью ей по спине.

– Глориан. – Голос его звучал неуверенно. – Фортхард сказала, у нее зимняя немочь, но я и раньше видел такое. Это уже второй ее обморок.

Сабран закрыла глаза. Не лучший случай ему рассказать, да и не будет лучшего после стольких лет молчания.

Вместо того она решила выдернуть старую занозу.

– Королевская стража мне сказала… – заговорила Сабран. – Перед самым обмороком Глориан рассталась с Вулфертом Гленном.

– Что из этого?

– Он и в прошлый раз был с ней. – Сабран села, чтобы видеть его лицо. – Бард, я знаю, ты в нем видишь себя. Я понимаю, почему в детстве ты определил этого мальчика ей в товарищи по играм: чтобы обезопасить и упрочить его положение – как же, друг принцессы! Но мы, как бы ни презирали старых обычаев, оба знаем, сколь крепко они держатся в наших землях. Гора Ужаса все еще дымится. После покушения на Глориан меня пугает мысль, что люди узнают о ее дружбе с порождением Дебрей.

– А ее болезнь тут при чем?

– На севере поговаривают, что обморок случается от близости ведьм и колдунов.

– Они и меня зовут колдуном. Проклятым язычником, – напомнил он. – Даже родня меня когда-то так назвала. Ты видела насквозь такие суеверия, а теперь просишь, чтобы я смотрел через них на Вулфа?

– У себя дома ты волен поступать как хочешь, только они с Глориан уже не дети и времена переменились. Ты поощрял их дружбу, а теперь она опасна для обоих.

– И что ты предлагаешь?

– Отошли его куда-нибудь, пока не развеется дым. Найди священнослужителя, который поручится за его добродетель.

– А если он не пройдет проверки? – с тихой горечью спросил Бардольт. – Его отец просил присмотреть за мальчиком. Я сам прошел это испытание, и как мне подвергнуть такому парня, виновного только в том, что родился на свет?

Сабран тихонько погладила его щеку, рассеченную глубоким шрамом.

– Подумай об этом, – попросила она. – Большего не прошу.

Бардольт смотрел, как она ищет свой гребешок. Он улыбнулся уголком губ, когда жена принялась распутывать волосы, которыми всегда занималась Флорелл.

– Что? – оглянувшись на него, спросила Сабран. – Что такое?

– Скажи кто мне, молодому и глупому, что ты станешь еще прекраснее, ни за что бы не поверил. – Его взгляд пробрал ее до глубины души. – Я мог бы, пока еще не воссел за Большим столом, подарить тебе не только Север, но и Юкалу.

Она замерла:

– Юкалу? Как – подарить?

– Святой мечтал обратить и Юг, – напомнил Бардольт. – Пусть Кедико Онйеню наконец откажется от древних богов. Пусть присоединится к Кольчуге Добродетели. Со всеми южанами. Я – Молот Севера, а ты – Сабран Честолюбивая. Для нас нет ничего невозможного.

Сабран видела в его глазах обещание. Она не ответила, только снова принялась водить гребешком.

Час спустя, когда глубокий сон стер годы с его лица, Сабран, лежа без сна, захотела другой близости – той, о которой так и не решилась сказать. Любовь божества таинственна и ужасна. Впервые за годы она отворила дверь, переступив первый порог сновидения.

– Ты здесь?

– Да, – ответил голос без голоса. – Я спала.

Сабран пробрал боязливый озноб.

– Ты давно не звала меня, подруга.

– Меня останавливал страх. За дочь.

Вернулась тишина, и она решила, что тень отвергла ее зачин.

– Дочери… – произнес тот же голос. – Едва они зашевелятся в нас, мы принадлежим им. Мы создаем их, зная, что они от нас уйдут, но их плоть – поначалу наша плоть, и мы не в силах их отпустить.

Сабран больше не сомневалась. Эта женщина – она сама, но не в своем теле, не в том, которое она осязала, которое взрастило ее дитя и носило ее по жизни. Это была ее высшая часть – та, что принадлежала одновременно ей и Святому.

– Теперь я понимаю. Ты никогда не была моим проклятием. – Сабран приоткрыла глаза, вглядываясь в серебрившее ее дыхание видение наяву. – Ты всегда была мне другом, и мне недоставало твоих советов.