День красных маков

Для всех остальных она была Ниной Фолксток, и только Майлз знал, кто она и чего хочет. Мысль о человеке, с которым можно хоть немного побыть собой, очень успокаивала. Теперь же Поппи думала, что с ней станет, если он не вернётся, и даже не могла себе представить эту мрачную перспективу. Чем она занимается? Ей надо бы сидеть в своей квартире в Уолтемстоу, стричь клиентов в салоне Кристины и по вечерам навещать бабушку, а она прячется в палатке на военной базе в Афганистане, прикидываясь датской журналисткой. Это было так невероятно, что даже смешно.

Поппи готова была поклясться, что она за целый день не сомкнула глаз. Но, по-видимому, она всё-таки уснула, потому что Майлз будил её, тряся за плечо. Сон тут же слетел, Поппи села на кровати.

– О господи! Всё хорошо?

– Я тоже рад тебя видеть, Поппи.

– Прости, Майлз. Я тебя целый день ждала! Мне было так страшно! Я чуть с ума не сошла, представляла себе всякие ужасы. Мне казалось, ты никогда не вернёшься.

– Ну вот, я вернулся. То ещё путешествие в медлительной старой машине! А обратного транспорта пришлось дожидаться. Такой длинный день! Чувствую себя совсем разбитым.

– Как они? Хотят нас видеть?

– Пока не знаю. Встретился с представителем ЗМО. Он пришёл с вооружённым охранником; повезло им, что я не наточил свой карандаш! Расспрашивал меня о том, предыдущем интервью. Его интересуют мои профессиональные успехи и личные убеждения, особенно насчёт Америки.

– Что ты ему сказал?

– То, что он хотел услышать, Поппи, и, мне кажется, сработало. Он принял во внимание мою просьбу. Обещал сообщить, получится встретиться или нет.

– Когда? Когда он сообщит?

– Поппи, ты не думала стать издателем? Ты меня замучила своими требованиями!

– Я знаю. Прости, пожалуйста. Мне просто не терпится…

– Вот как? А я не заметил.

– Смешной ты парень!

У Поппи появилась надежда. Майлз договорился с человеком, который знает, где её муж, жив он или погиб… Он должен остаться в живых. Не может быть, чтобы Поппи проделала весь этот долгий путь, чтобы узнать, что приехала слишком поздно. Теперь оставалось только ждать, ждать и надеяться. Впрочем, последние две недели она и так занималась только этим. Разница была лишь в одном – теперь она находилась среди песков и не могла выпить приличного чая.

За три следующих дня весь мир Поппи перевернулся с ног на голову. Три дня тянулись целую вечность. Хуже всего оказалась нескончаемая скука. Плеер разрядился, и было мучительно пытаться убить время, ничего не делая. Она по-прежнему пряталась в палатке, не имея возможности даже пройтись. Настоящие журналисты брали интервью, печатали и рассылали их по всему миру благодаря своим ноутбукам. У Поппи и ноутбука не было, лишь записная книжка и карандаш – вот и вся компания. Невыносимая тоска, невыносимая жара.

Поппи так хотелось поболтать с Дженной за чашечкой кофе; она скучала по своей подруге, да и по бабушке тоже, если уж на то пошло. Поппи очень хотела знать, что у Доротеи всё хорошо. Вдруг она думает, что внучка её бросила? Эта мысль выводила из себя.

Ночами в пустыне было холодно. С одной стороны, Поппи была счастлива хоть немного отдохнуть от жары, но с другой, холод тоже оказался ей не по душе. Она закрывала глаза и представляла дом, кровать, большую пышную подушку; ей хотелось согреться под тёплым одеялом или в толстой пижаме, а лучше всего – в объятиях мужа. Поппи терпеть не могла холод, он напоминал ей о детстве.

У неё никогда не было верхней одежды. Когда она просила купить пальто, ответ дедушки Уолли всегда был один: «Хватит хныкать, ты непромокаемая. Если промокнешь, тут же высохнешь». И знаете что? Он был прав! Умный старый Уолли, вечно храпящий пердун.

Он не понимал одного – каково маленькой девочке промокать до костей каждый раз по дороге в школу и весь день сидеть в мокрой одежде; Поппи дрожала, вода капала с волос на рисунки, превращая каждую работу в радужный поток. Как только свитер из шерсти и полиэстера наконец высыхал, начиналась перемена, и нужно было снова идти на улицу, чтобы опять вымокнуть и сохнуть до самого ланча, а потом промокать по дороге домой.

Часы напролёт Поппи так тряслась, что не могла понять ни слова из объяснений учителя. Она слышала лишь одно слово, которое вертелось в её голове – х-х-холод! – и шептала его, стуча зубами. Ей казалось, она целые недели, если не месяцы, пропитывается водой. Под стулом непременно образовывалась лужица, пальцы ног морщились и коченели, пока Поппи не приходила домой и не сушила промокшие носки на батарее. От этого в грязной комнате Поппи всегда стоял мерзкий запах протухшего сыра. Мокрые волосы свисали тощими, бурыми прядями, и девочка смотрела сквозь них на мир, как сквозь тюремную решётку, чувствуя себя оторванной от всех, заточённой.

Поппи решила, что она обязательно купит своей маленькой дочке большое пушистое зимнее пальто с капюшоном, а ещё шапку, шарф и перчатки в тон, и водонепроницаемую ветровку. Пусть положит её в сумку и носит с собой на всякий случай.