День милосердия

Восемнадцатого августа утром в Доме творчества в Дубултах я получил телеграмму: «17 августа трагически погиб Александр Вампилов». Подписана она была В. Распутиным и Д. Сергеевым. В тот же день я вылетел в Иркутск. Под Москвой горели торфяники, горькая мгла застилала землю. В Иркутске моросил дождь, было холодно, тускло, траурно.

1980

ЛЕШКА

1

Поезд долго полз сквозь грязные задымленные городские окраины.

Лешку точили сомнения. Замысел с трассой казался глупым и нелепым. Мелкая скучная стройка, примитивная техника, монотонная, изо дня в день одна и та же возня с трубами. Надо было поступать на химкомбинат — все-таки гигант большой химии, есть что посмотреть. Теперь поздно.

Проплыли последние городские строения — какие-то склады, серые заборы, шинный заводишко со штабелями старых покрышек, пустые загоны «Скотоимпорта».

Колеса веселей застучали на стыках. Яркий солнечный день, поля и перелески, сочными цветными пятнами раскинувшиеся вдали, и синий дым лесов, и бледно-голубые горы со снежными вершинами, и белая, словно мраморная насыпь, несущаяся под ногами, — все было чисто, звонко, ослепительно.

Лешка приободрился. «Все продумано и решено правильно, — успокоил он себя. — На трассе будет больше свободного времени, железно подготовлюсь в институт. А если подналечь, можно сразу на второй курс. За первый — экстерном! Вот это будет удар — удар в челюсть времени!»

Его захватило какое-то новое, неизведанное доныне чувство. Захотелось такого дела, чтобы все кругом грохотало, шумело, двигалось, чтобы надо было не спать ночей, спорить, ругаться, думать, мучительно искать решения. Чтоб все, затаив дыхание, ждали этого его решения. И вот — бац! — придумал, есть выход! Все вскакивают, бросаются по машинам — грохот, лязг, дело пошло. А он мчится на аэродром, самолет уже давно ждет его с заведенными моторами — надо спешить на другую стройку, там тоже проблема… Отец говорил: «Ты какой-то моторный, в деда, видно, пошел». Ну что ж, неплохо, можно и в деда. Дед был дедом с большой буквы…

Лес, маячивший на горизонте, теперь придвинулся вплотную к дороге. Лешка повис на поручнях, улюлюкал, свистел от избытка чувств. Ему казалось, будто гудок вытягивается вдоль состава, соскальзывает с насыпи и дробится о стволы деревьев на множество маленьких гудочков, которые юркают в чащу, как пугливые зверьки с тонкими дрожащими хвостиками. Это было удивительно и смешно, и Лешка хохотал.

Сошел он на восьмидесятом километре, станция называлась Лесихой. Сосновый лес с нежно-зелеными березнячками и лиственницами дугой охватывал уютно расположенную деревеньку, домов с полсотни. Под ослепительным солнцем они казались дружным семейством ядреных грибов с охровыми, как у подосиновиков, шляпками. Кое-где торчали шесты антенн и длинные шеи колодезных журавлей. Было жарко и тихо. Из лесу тянуло хвойным ароматом цветущих сосен. Сладковато попахивало свежим тесом, дымком, прелым навозом. У Лешки приятно закружилась голова. Улыбаясь, он с минуту постоял с закрытыми глазами, прислушиваясь к далекому, как бы ленивому лаю собак, кудахтанью кур, к странному мягкому стуку и шорохам, доносившимся из деревни. Когда он открыл глаза, свершилось чудо. Прямо перед ним вырос какой-то человек — приземистый, широкий, с ярко-рыжим чубом и живыми голубыми глазами. В тапочках на босу ногу, в линялых галифе и в выгоревшей майке-безрукавке, он показался Лешке презабавным.

— Ну что, с приехалом? — приветливо сказал человек, с любопытством поглядывая на Лешкины вещи. — Жду — встречаю. Велено доставить на машине.

— Меня? На машине? — удивился Лешка, — Я дорогу знаю.

Рыжий развел своими короткими ручищами:

— Папаша велел, — и подмигнул. — Приказ начальства — закон для подчиненного.

Легко подхватив увесистый чемодан, набитый книгами, он резво сбежал с насыпи на тропинку.

«Сюрприз!» — улыбнулся Лешка и быстро впрягся в рюкзак.

Узкая тропинка вела через огороды. Они начинались от самой насыпи и тянулись широкой полосой между деревней и дорогой. Окученные кусты картофеля ровными рядами расходились в обе стороны от тропинки. Кое-где на кустах еще сохранились белые и бледно-фиолетовые цветы. Вдоль тропинки буйно вымахал бурьян: пахучий конопляник, серебристая полынь, репейник с розовыми мохнатками. Была и крапива — несколько раз Лешка охал от ее внезапно жгучего прикосновения.

«Газик» с брезентовым верхом стоял в короткой тени за углом дома.

Через улицу, на новом срубе тюкали топорами плотники. Трава вокруг была усыпана свежими сверкающими стружками.

Рыжий свистнул и прокричал:

— Эй, тупари! Ждите через час.

Мужики разогнули спины, вытерли потные лица. Все они с любопытством смотрели на Лешку.

— Гвоздей не забудь и скоб, — сказал тот, у которого за ухом торчал карандаш, и строго прикрикнул: — Слышь? Николай!

— Если Чугреев даст, — откликнулся рыжий.

— Даст, — сказал мужик и плюнул на ладони. — И смотри, обманешь еще — доли лишим. Вот так!

Николай тихо ругнулся, поставил чемодан и пошел к срубу выяснять отношения.