День середины лета

— Я буду рада, если вы с Илу помиритесь, — невпопад пробормотала она, слишком увлеченная движением его пальцев, а оттого — рассеянная. — А то сидит в такую жару целый день в душной каюте… А это вредно для человека, недавно тяжело переболевшего… и… Вот чем там вообще можно заниматься?

— Ты не поверишь… — смешливо прошептал ей Огнезор, наконец, позволив себе обвить руками девичью талию. — Но, кажется, наш Илу взялся писать мемуары… Только тш-ш-ш! Я тебе не говорил… Это страшная мальчишеская тайна!

Она фыркнула, затем, не выдержав, рассмеялась, мягко откинувшись на него всем свои гибким телом, щекоча растрепанными волосами нос, губы и подбородок…

Окончательно делая этот день куда более прекрасным, чем кошмарным!..

Может, Иланова идея не так уж и ужасна? Если поразмыслить, ни у кого из прежних придворных лекарей в охране не было… самой Паучихи, к примеру. А уж она точно жизнь за Илл'у отдаст, коль это станет единственным способом вымолить у Огнезора прощение!

Искушение разгоралось все сильнее, пока руки скользили по мягким девичьим изгибам, а губы нежно щекотали мочку ушка.

Он слышал заполошный стук ее сердца. Он чуял ее страх — и желание.

И ее любовь — горячую, отчаянную, всепоглощающую.

Такую, как бывает только у совсем юных, беспокойных и порывистых, еще не закаленных жизнью, не облеченных трезвостью рассудка и сердца…

Или у одаренных с покалеченным разумом. Готовых убивать и разрушать ради обладания своей одержимостью…

У таких, как он сам…

Мысль охладила, заставляя ослабить объятия — но не разжать совсем.

Никогда!

Не сегодня…

И вечером Огнезор опять был в ее каюте, хоть с Иланом и помирился, как обещал, после обеда…

Но искушение было слишком сильным, а Илл'ын взгляд так и звал, робко, но с огромной надеждой. И повод был хорош — особенно для его весьма хилой совести.

Завтра лекарке предстоит исцеление первых Псов. Ей нужны силы, отдых. Она должна выспаться.

О, конечно же, он не тронет девушку! Как бы ни хотелось, как бы ни сжигало желание… Не тогда, когда еще ничего не решил окончательно!

Но вдруг опять у нее начнутся кошмары?.. Казалось, только с ним она не замерзала во сне…

Ее не убивали, снова и снова…

Хуже всего было знать, что память Илл'ына застряла в ТОМ зимнем дне, запуталась в тех минутах… Огнезор так боялся, что это навсегда! Боялся, что она не вспомнит ничего больше, что ужас смертельного мига, повторяемый каждую ночь, сведет ее с ума рано или поздно.

Что его не будет рядом, чтобы Илл'е помочь.

Что он утратит разум вместе с нею и натворит бед…

Что она все же вспомнит, но, узнав, КТО он, отвернется…

Что он вынужден будет ее оставить…

Страхов было так много, что проще было о них не думать вовсе!

К тому же, две бессонные ночи давали о себе знать.

Стоило Илл'е заснуть, мужчина последовал за нею…

И это было ошибкой.

Влажный холод, мягкая тишина да огромные хлопья снега заполонили весь его мир — но стало тепло, так тепло от горячего дыхания девушки рядом, от ее руки на его щеке, от ее губ на его губах…

"Лая?… Илл'а?…" — восторг поднимался в нем. Восторг и тревога, какое-то предчувствие… А потом…

А потом — тот звук в этом безмолвии, тот металлический звук, который он будет помнить до самой смерти…

Снежинка дернулась, прокусив себе губу. Огнезор ощутил ржавый вкус крови и ее тихий всхлип. Открыл глаза, и поймал изумленный, потерянный взгляд.

Затем боль — ее боль — вонзилась в него. И страх. И холод. И темнота… От потрясения он разжал руки, пальцы заскользили по ее пальцам, не встречая сопротивления, и она медленно — безмолвно и медленно, как сыплющие с неба белые хлопья, — опустилась в снег.

— Лая?.. Илл'а?.. Нет! НЕТ!..

Он подскочил, просыпаясь в холодном ужасе — и наткнулся на ее обезумевший взгляд. Судорожно сгреб ее в охапку, притянул к себе, мгновенно возвращаясь к реальности.

— Все хорошо… Это просто сон… — выдохнул хрипло, уже не ей — но себе, силясь успокоить бешеное сердцебиение.

— Ты был там… ты был там… ты был там… — как заведенная, повторяла она, отчаянно цепляясь за него, скользя по лицу холодными пальцами, врастая в него всем телом…

— Был… — эхом повторил Огнезор, и замолчал, не желая говорить. Не зная, что вообще тут можно сказать.

Они лежали в темноте, переплетясь, запутавшись друг в друге, сцепившись так тесно, что было почти больно. Безмолвные, испуганные, как потерявшиеся дети…

— Я видела… — вдруг нарушила Илл'а тишину. Ее голос был надтреснутым, но твердым. — Столько раз мне это снилось, но увидела впервые…

— Что? — Огнезор чуть ослабил хватку, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Это… женщина… — взгляд девушки казался удивленным.

Она больше не билась в истерике, не кричала. Лишь тихо сидела, углубленная в себя, и уже не замечала его рук, слишком крепко обхвативших ее тело… То ли утешающих, то ли ищущих утешения…

— Та женщина убила меня, черноглазая ведьма — не Гильдмастер… А я думала — это он… — Илл'а как-то странно улыбнулась.

Боль и скорбь, ожившие в их общем сне, обернулись вдруг черной яростью.