День восьмой

– Как ты считаешь: Солнце крутится вокруг Земли или Земля вокруг Солнца?

– Земля крутится вокруг Солнца, мистер Эшли.

– А что еще?

– Луна и… планеты, я думаю.

– А что Солнце делает в это время?

– Оно очень быстро само мчится в пространстве.

– И мы несемся вместе с ним?

– Да.

– Так, словно мы стоим на палубе огромного корабля, который несет нас через небеса. – Эшли помолчал, потом продолжил: – У меня очень часто возникало такое ощущение в тот момент, когда засыпал. Мы мчимся с огромной скоростью, и однако ты видишь, как там, внизу, в городе все тихо и спокойно. Разве это не удивительно?

– Да, сэр.

Эшли подошел к окну, постоял, глядя на улицу, затем вернулся к кровати.

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Джордж? Все еще хочешь поехать в Африку спасать тигров?

– Нет…

– Есть какие-то новые идеи?

– Я… Вы не могли бы наклониться ко мне поближе, мистер Эшли? Не хочу, чтобы нас слышали. Вы, наверное, бывали в театре?

– Конечно. Даже видел Эдвина Бута в роли Гамлета.

– Правда? Мы с мамой и Фелисите вместе читали «Гамлета».

– Это замечательно!

– А правда, что брат Эдвина Бута застрелил президента Линкольна?

– Легковозбудимое семейство, как мне кажется, излишне нервное.

– Когда я учился в школе, нас водили на спектакль «Хижина Дяди Тома». И тогда мне тоже захотелось оказаться на сцене.

Разговор с молодыми людьми на серьезные темы похож на движение в условиях постоянно меняющегося пейзажа, на передвижение в коридорах мечтаний, в безднах обратной стороны человеческого характера. Эшли не имел представления, с кем беседует в данный момент и что получится из этого юноши в будущем.

– Если у тебя есть талант и воля, Джордж, ты сможешь стать тем, кем захочешь. Потом как-нибудь я расскажу тебе про Эдвина Бута. Но для начала тебе нужно срочно избавиться от своих миндалин. Здесь, в гостинице, нет никаких великанов, так что давай пожмем руки друг другу, и ты поспишь. Твоей маме тоже нужно немного отдохнуть.

Юстейсия проводила его до двери, не в силах выразить свою признательность, и почти час просидела у окна, положив голову на руки, со слабой улыбкой на губах, и грезила наяву, как корабль уносит ее отсюда вместе с семьей. За этот час Юстейсия избавилась – выбросила за борт воображаемого корабля – от остатков ощущения несчастья, так долго томившего ее, и перестала завидовать Беате Эшли.

Почти двадцать лет назад, во время своего медового месяца в промозглом и заваленном снегом Нью-Йорке, в витрине какого-то магазина Юстейсия увидела ручную копию картины Милле «Анжелюс. Вечерняя молитва». В тот момент ей показалось, что ничего прекрасней этой картины человеческий гений создать не мог и что купивший ее обретет благодать на всю жизнь. В соседней витрине был выставлен макет Тадж-Махала из алебастра. Она понятия не имела, что это за такое величественное строение, но в напечатанной карточке излагалась его история. Оказалось, что это мавзолей, памятник супружеской любви. В игре менявшегося освещения мавзолей представал то в лучах рассвета, то при полуденном солнце, то при свете луны. Она подумала о тех богатеях, которые могут себе позволить купить такое сокровище, но постепенно ей стало понятно, что красивые вещи созданы не для того, чтобы обладать ими, а для того, чтобы их созерцать. В «Сент-Китсе» она сумела справиться с приступами гнева и ярости, а в Форт-Барри – избавиться от последних уколов зависти.