День восьмой

К счастью, у Джорджа были и друзья: Джон Эшли и Ольга Дубкова. Прикрывая некомпетентность Лансинга в делах управления шахтами, Эшли постепенно перекладывал служебные функции начальника на себя и старался глубже вовлечь его в свои эксперименты и изобретения. (На суде эти благие намерения полностью извратили; ему поставили в вину, что он намеревался подсидеть своего начальника, а в ходе экспериментов систематически воровал его блестящие идеи.) Однако Эшли мало что мог сделать для того, чтобы откорректировать методу Лансинга по воспитанию из Джорджа настоящего мужчины, но что-то все-таки получилось. Удалось добиться того, что мальчик последовательно доверял ему свои жизненные планы: в двенадцать лет он хотел изобретать летающие машины; в тринадцать собирался отправиться в Африку, чтобы спасти львов от истребления; в четырнадцать решил сбежать с цирком. Когда Джорджу шел пятнадцатый год, произошел случай, который укрепил их дружбу.

Дети Лансингов часто болели, и по этой причине не раз попадали в непредвиденные ситуации. В начале осени 1900 года Джордж сильно простудился и несколько раз подряд перенес ангину. Было решено ему удалить миндалины. Лансинг приказал жене отвезти мальчика в Форт-Барри к доктору Хантеру. Чтобы несколько дней – до и после операции – провести с сыном, ей надлежало поселиться в «Фармер-отеле». Девочки, кроме Фелисите, которая жила при монастырской школе, поехали вместе с ними.

Джон Эшли редко покидал Коултаун, но в ту пятницу – так уж получилось – у него возникли дела в Форт-Барри. Переговоры затянулись, и ему пришлось остаться здесь на ночь. Он отправился на вокзал, нашел кондуктора Джерри Билхема и попросил передать начальнику станции в Коултауне, чтобы тот предупредил миссис Эшли, что ее муж задержится по делам до завтра. В гостинице свободных мест не было, но мистер Корриган проявил любезность и поставил Эшли раскладушку прямо в буфетной. В течение дня ни с миссис Лансинг, ни с ее сыном он не виделся, но на гостиничном крыльце столкнулся с Энн, и та, важничая и с излишними подробностями, рассказала, почему оказалась здесь. У него не хватило денег, чтобы заказать ужин в гостинице, поэтому он наведался в закусочную, где удовольствовался чашкой бульона. К десяти вечера все гостиничные постояльцы дружно храпели, кроме Юстейсии Лансинг и ее сына. Не в силах заснуть, Джордж беспокойно ворочался на постели. Мать встала, зажгла газовый светильник и заговорила с ним:

– Джордж, дорогой, это все пустяки. Операция несложная: уже через неделю ты обо всем забудешь и свои ангины будешь вспоминать как страшный сон.

– Утро уже наступило? Сколько сейчас, мама?

Юстейсия решила, что все это происходит из-за того, что они оказались в непривычной для себя ситуации. До этого дня сын всего один раз оставался на ночь в гостях у Роджера в «Вязах»; было еще несколько ночевок вне дома, когда они с отцом отправлялись на несколько дней поохотиться. Да и самой ей не приходилось спать вне «Сент-Китса» и десяти раз после переезда в Коултаун. Она решила немного подбодрить сына и сказала, что доктор велел ему после операции есть много мороженого и что, избавившись от ангины, он сможет добиться больших успехов в спорте.

Еще можно было бы рассказать о самых живописных в мире островах, о голубых небесах над бирюзовой морской гладью, о том, как успешно ей удавалось вести дела в магазинчике, когда она была всего несколькими годами старше его, о своей веселой, необъятных размеров матери, которая сидит на веранде, обмахиваясь веером, о своем отце в роскошной белой форме, о молодых островитянах, которые распевают серенады под окнами своих возлюбленных. Она никому никогда об этом не рассказывала. У них существовал негласный уговор, что как-нибудь однажды она отвезет его в эти места.

Джордж был религиозен, и ему наверняка хотелось бы посетить церковь, в которой она молилась, преклонить колени в тех местах, где опускалась на колени она. Иногда она заводила речь о том, как на Сент-Китс приехал его отец, но Джордж хранил молчание в ответ: он вообще никогда не говорил об отце.

Юстейсия тихонько запела на своем наречии, и Джордж скоро заснул. Она подошла к окну, где стояло огромное плетеное кресло, и принялась смотреть на город, раскинувшийся снаружи. «Ни огонька. Темнота… Как в моей жизни, – подумала Юстейсия, но тут же резко оборвала себя: – Нет-нет! Пусть у меня жизнь тяжелая, но не темная. Что-то должно измениться, непременно!» Да, она очень хотела изменить свою жизнь, но в то же время боялась, что эти перемены отразятся – причем катастрофически! – на ее детях, поскольку их жизни связаны между собой. Даже самый незначительный поступок имеет свои последствия. – Она заблудилась между долгом и желанием свободы, жизнь ее стала невыносимой. Юстейсия опустилась на колени перед креслом, положила на сиденье руки и уткнулась в них лицом.

Вышла из-за облаков луна. Время близилось к полуночи, когда она задремала, но ее разбудил крик:

– Нет! Нет!

Джордж подскочил на постели, как рыба выпрыгивает из воды.

– Тшш, сынок. Я с тобой.

– Где я?