– Готов поспорить, что ты думаешь, будто я умираю.
– Ты прекрасно знаешь, что мне об этом ничего не известно. Но, Брек, я думаю, что ты по-настоящему болен, и тебе нужен лучший уход.
– Нет-нет, Стейси, никто не сможет ухаживать за мной лучше, чем ты, поэтому никуда не поеду.
– Ты не понял: я все равно буду рядом.
– Нет, они посадят возле моей постели какую-нибудь старую перечницу в серой робе с белыми полосами. Тебе не позволят сидеть со мной, как сейчас.
– Хотелось бы мне стать такой старой перечницей в серой робе с белыми полосами! Я все время боюсь, что не справлюсь.
– Стейси, я тебя люблю. Вбей в свою тупую башку: я тебя люблю! Я не хочу ложиться в проклятую больницу, куда тебя будут пускать лишь на полчаса в день. Я лучше умру, зная, что ты сидишь рядом, чем буду жить вечно, но без тебя.
Юстейсия вцепилась в подлокотники кресла, испытав настоящий шок. Мы все приходим в этот мир, чтобы постоянно узнавать новое.
Лансинг запрещал детям заходить к нему в комнату. Им не разрешалось даже здороваться с ним, стоя в дверях. Он постоянно испытывал недомогание, поэтому говорил, что увидится с ними, когда выздоровеет. Он запретил Юстейсии сообщить о его болезни отцу, сестрам и брату Фишеру. Мать у него уже умерла. До сведения Эшли было доведено, что ему достаточно наносить визиты через день. Один раз вечером Юстейсию позвали выйти к парадной двери. Это была Беата, которая принесла накрытое блюдо с приготовленной по-немецки курицей и лапшой. Лансинг пришел в неистовство: еду в качестве презента приносили только в те дома, где имелись инвалиды.
Ни днем, ни ночью Юстейсия практически не покидала его комнату, поэтому обратила внимание, что дневные сны больного весьма отличались от ночных. Днем ему снилось, как он охотится, как стреляет зверей. Ему даже представлялось порой, что он успешно командует войсками во время войны с Испанией, и опять стреляет, теперь уже в испанцев. Его преследовали картины убийства президента Мак-Кинли[62], причем он был то убийцей, то жертвой. Ночные сны были полны трагедии: он видел себя заблудившимся, в незнакомых местах, или бегущим по лестницам вверх-вниз, по нескончаемым туннелям шахт. Тогда Лансинг звал на помощь мать.
Никто в «Сент-Китсе» не ночевал в своей постели. Джордж по обыкновению где-то бродил, а на спящих дочерей Юстейсия натыкалась то в гостевой, то в комнате для шитья, на диванах, в креслах. С самого раннего утра начинали варить какао.
– Девочки, берите свои чашки и пойдемте в гостиную. Мне нужно с вами поговорить. Я обыскалась Джорджа: не представляю, где он может быть.
Фелисите и Энн сели на пол у ее ног, когда неожиданно в дверях не проронив ни слова появился Джордж.
– Mes tres chers[63], может получиться так, что вашему отцу потребуется какое-то время, чтобы вылечиться полностью. Мы сделаем все, чтобы ему было комфортно, но нам нужно подумать и о себе. Вы знаете, что на главной улице освободилось помещение, в котором мистер Хикс раньше торговал скобяными товарами, и я собираюсь снять его. Мы откроем в нем свою торговлю. Работать будем по очереди.
– Maman!
– Витрину оформит Фелисите, у нее безупречный вкус. Оформление будем менять часто. Вы ведь не забыли, что я сама торговала в лавке с семнадцати лет. Энн это передалось по наследству. У нее светлая голова и есть деловая жилка. Она станет нашей лучшей продавщицей и кассиршей.
– Maman! Ange![64]
– Джорджу тоже найдется работа. Об этом через минуту. Чем сейчас занимаются молодые люди после ужина? Выходят пройтись по главной улице, просто чтобы убить время. Все витрины на их пути стоят темными. Все и так знают, что в них выставлено. В нашей витрине, которую красиво оформит Фелисите, свет будет гореть до девяти вечера. Первую неделю мы будем выставлять в ней товары для девушек и женщин. Я как вижу: Фелисите застилает ее бархатом, укладывает ткань волнами, а сверху раскладывает записные книжки в красных кожаных переплетах с замочками, и ежедневники, и разные изделия из шелка и шерсти, а также подарки к свадьбе и к дню рождения: шкатулки для карт, маникюрные ножнички, тысячи других мелочей. И, конечно, книги, которые я заказываю в Чикаго: «Все о вашей кошке», «Дейзи отправляется в Париж» и «Золотая антология поэзии».
– Maman!