День восьмой

…Я пишу тебе такие длинные письма, потому что не сплю по ночам, засыпаю лишь с первыми солнечными лучами. Если я засыпаю ночью, меня преследуют кошмары: люди в белых масках проникают в комнату через замочную скважину; я выпрыгиваю в окно, а они гонятся за мной по склонам заснеженных гор. Это Сибирь. Я ставлю везде: на стенах, на окнах – мелом кресты. Думаю, что для меня не осталось никакой надежды. Надо к этому привыкнуть. Пусть другие будут счастливы. А на меня наплевать!

Знаю, что был рожден счастливым человеком, но что-то пошло не так. Иногда на меня накатывает такое счастье, что готов обнять всю вселенную и раздавить в своих объятиях от любви, но это ненадолго. Будьте счастливы ради меня вы, я не в счет.

…Ненавижу антрепренера нашей труппы Каллодена Барнса, а он ненавидит меня. Он уже старик, но до моего появления здесь играл молодых героев (половину таких ролей играет и сейчас). Он красит волосы, а с нарумяненными щеками даже выходит на улицу. Актер из него кошмарный. Я все свои реплики произношу очень естественно, и на этом фоне он выглядит еще глупее – кричит, размахивает руками. Мне достаются откровенно идиотские роли молодых героев, но я все равно в гостиничном номере тщательно учу текст и стараюсь, чтобы слова не звучали напыщенно. Мне нравится много работать. Антрепренер женат на Флорелле Томпсон. Актриса она так себе, хотя и очень старательная, зато человек замечательный. Некоторые сцены у нас с ней получаются просто великолепно, и публика чувствует это. Она никогда не отказывается прийти в театр лишний раз порепетировать, и мы работаем, пока хватает сил, потом едим отварную солонину с капустой. Ей всегда хочется есть. Мне нравится смотреть, как едят женщины: это так мило, прямо по-детски. Она много рассказывает о своей жизни. И теперь главное: кое-кто из актеров, которые живут в гостинице в соседних с ними номерах, говорил, что он безобразно к ней относится. Как я всегда говорю, множество преступлений не подпадают под закон…

…Сейчас я пользуюсь большим успехом, но он все равно платит мне мало, поэтому я, бывает, пропускаю спектакль, и тогда меня кто-то должен заменить.

…Вечером минувшей субботы меня уволили. И ты понимаешь, за что. Он просто ненавидит меня. Я опять вернулся в салун, но он пришел туда и стал уговаривать вернуться. Он не может без меня обойтись: я уже достаточно популярен.

…Нет, я не собираюсь становиться актером: актерство – вещь несерьезная. Занимаюсь этим для заработка. Может, подамся в детективы, или начну писать про путешествия, или защищать заключенных и разрушать тюрьмы. Ты представляешь, я, оказывается, могу лечить людей. Еще когда был в психушке в Сент-Луисе, я вылечил столько больных, что врачи избавились от меня с радостью. Я даже девушку вылечил. Там мужской сад, – или лужайка, или как там у них называлось это пространство, отделялось от половины, предназначенной для женщин, высоким проволочным забором. Каждое утро под деревом у забора сидела девушка. Санитарка сказала, что она не разговаривает, потому что считает себя камнем. Я тихо заговорил с ней, глядя в сторону. Сказал, что она вовсе не камень, а дерево. Через три дня девушка уже сама сказала мне, что она дерево, и помахала в воздухе руками. Я сделал вид, что не услышал ее, и начал говорить, что она прекрасное животное: может, олень, а может, лань. Прошло еще несколько дней, и девушка сказала, что она олень, поднялась и пошла разгуливать по лужайке. В конце концов, она снова превратилась в девушку. Пациенты-мужчины могли подойти ко мне и спросить: «Когда мы опять будем петь «Глори, глори, аллилуйя»? Это такой способ лечить душевнобольных: пением и танцами, – но мне не хочется быть целителем, у меня от этого появляются жуткие головные боли. Профессии разрушителя тюрем не существует: ее я придумал сам. Это человек, который устраивает в местах заключения беспорядок, призывает к бунту и стремлению выйти на свободу. Я придумал множество способов устраивать это.

…На каждого человека, который ест досыта, приходится десять (а может, и сто) вечно голодающих. На каждую девушку или леди, которую знакомые осыпают комплиментами, а мужчины мечтают взять в жены, приходится дюжина других девушек, у которых нет шанса. За каждый вечерний час, проведенный в семье, в атмосфере добра и дружбы, кто-то платит, кто-то, даже неизвестный им. Я совсем не имею в виду, что в мире огромное количество бедняков и нищих. Все намного серьезнее. Взгляни на всех этих больных, калек, уродов и отверженных. Вот таким Господь создал мир, и уже не в силах остановить все это или изменить. Некоторые люди становятся отверженными еще до своего рождения. Тебе это может не понравиться, но я знаю: Бог не бросает отверженных. Они козлы отпущения, парии, которые расплачиваются за остальных и несут на своих плечах благополучие дома. На сегодня достаточно».

Фелисите – Джорджу (январь, 1905 г.)