День восьмой

«Не жди от меня писем какое-то время. Возможно, завтра я сяду на корабль до Аляски. Но ты мне пиши. Я договорился, чтобы твои письма мне пересылали. Помнишь фейерверки на Четвертое июля? Вот так и здесь все вспыхнуло, взорвалось и разлетелось на куски. Меня выгнали. Меня арестовали. Мне приказали убраться из Сиэтла. Жалко лишь Флореллу Томпсон. Она переживает из-за этого, полагаю. Я устроил драку прямо на сцене, на глазах у публики, как и должно быть по ходу пьесы, но мистер Каллоден Барнс сейчас в больнице, хотя пострадал не слишком серьезно. Я понял, что, когда дерусь на сцене, голова не кружится, поэтому победа осталась за мной. На наши спектакли часто приходил мэр с супругой. Я им нравился. Завтра он выпустит меня из тюрьмы, и если сразу не уеду на Аляску, то через два дня сяду на пароход до Сан-Франциско. Так должно было случиться. Ни о чем не жалею, кроме того, что Флорелла чувствует себя несчастной. Нет, кое о чем все-таки жалею: то, что я с ним сделал, ничего не изменило».

Фелисите – Джорджу (18 мая)

«Умоляю тебя, Джорди, ради всего, что тебе дорого, ради maman, ради всего, что Господь послал «Сент-Китсу», ради Шекспира и Пушкина: пиши мне раз в неделю без перерывов. Прикрой глаза рукой и представь, как я несчастна, когда не получаю регулярно весточки от тебя. Джорди, брат мой, я попрошу у maman сто долларов и отправлюсь в Калифорнию, объеду все места, в которых ты побывал, буду искать тебя повсюду. Не вынуждай меня к этому до тех пор, пока это действительно не потребуется. Мне придется сказать maman, что я страшно беспокоюсь о тебе. Она будет настаивать, чтобы поехать вместе со мной. Одно письмо в неделю избавит нас от такого отчаяния. Ты и Господь Бог – вот и все, что у нас есть».

Джордж – матери (Сан-Франциско, 4, 11,18, 25 июня, а потом – июль и август)

«Все прекрасно… Я работаю… Снял комнату, которая выходит окнами на Тюленьи скалы. Тюлени ревут всю ночь… Купил новый костюм… Два раза ходил в китайский театр. Хожу туда со знакомым китайцем, который мне все объясняет. Узнал много нового… Сейчас занялся кое-чем интересным, подробности расскажу скоро… Да, сплю хорошо…».

Джордж – Фелисите (Сан-Франциско, 10 сентября)

«Теперь расскажу, чем занимаюсь. Я опять превратился в официанта в салуне. На набережной, где я работаю, открыто примерно сорок салунов. Наше заведение – пятиразрядное. В других салунах есть шоу с девочками, с поющими официантами, с ирландскими или еврейскими комиками. К нам заходят только бывалые матросы и старые шахтеры, которые засыпают за столами и не дают чаевых. А еще здесь есть старый комик по имени Лу. Он грек и очень добрый, наподобие праведника. Жаль, что очень нездоров: в чем только душа держится. Я платил за его выпивку. Потом мы придумали номер на двоих. В ломбарде мне попался на глаза шелковый цилиндр, к нему я подобрал старое, битое молью пальто с меховым воротником. Лу приходит под видом богатого клиента, а я его обслуживаю. Мы с ним устраиваем жуткий гвалт. Сначала посетители (и управляющий тоже!) поверили, что все происходит по-настоящему, – вот так мы и стали популярны. Он лопотал по-гречески, я отвечал на русском. Уже скоро к часу ночи к нам стало набиваться до пятидесяти человек, а потом и того больше: теперь даже по стенам стоят. Иногда я изображаю печального официанта и рассказываю ему о своих проблемах, иногда – рассеянного официанта, а порой и хама откровенного. Репетируем с ним по утрам на складе, и это нам очень нравится. Мы потрясающие! Мы изумительные! Управляющий другим салуном, побольше нашего, предложил нам десять долларов за ночь с четырьмя сценками. Вывесили афишу: «Лео и Лу! Величайшие клоуны нашего города!» На нас приходят посмотреть люди из общества. Сценки получаются смешные, потому что мы тщательно репетируем даже мельчайший жест и каждую паузу, а еще потому, что никто не понимает ни слова. Лу – великий актер! Наконец я понял, кем хочу стать: комиком».

29 октября

Лу умер. Я держал его за руку. Все, за что я принимаюсь, разваливается на куски, но меня это мало волнует. Я не живу. И никогда не буду. Для меня это не важно, пока живут другие люди. Лу сказал, что я подарил ему три месяца счастья. Мне говорили, что в Индии уличные уборщики мусора носят на одежде специальные метки. Я горжусь своей. Не беспокойся обо мне».

Фелисите – Джорджу (10 ноября)

«Ты много раз писал, чтобы я не беспокоилась о тебе, но для меня становится все яснее и яснее, что ты как раз желаешь, чтобы я о тебе беспокоилась, поэтому и пишешь мне письма: хочешь, чтобы я разделила с тобой груз неприятностей. Не осуждаю тебя за ложь; я просто хочу сказать, что ты по какой-то причине чувствуешь себя настолько несчастным, что не можешь думать трезво. Вчера в десять часов вечера в своей комнате я не торопясь начала перечитывать твои письма, а закончила почти в три утра.