Мой дорогой Джорди, я уже давно убедилась, что люди, которые говорят со своими ближними лишь о том, что едят, во что одеваются, сколько зарабатывают, куда отправятся (или не отправятся) на следующей неделе, делятся на два типа: у одних совершенно отсутствует внутренняя жизнь, а вторым их внутренняя жизнь приносит столько мучений, что они одержимы сожалениями и страхами. Однако Боссюэ считал, что нет никаких двух типов: люди во всем мире сосредоточиваются на внешнем для того, чтобы не думать о смерти, болезнях, одиночестве и угрызениях совести.
Для меня твои письма – настоящее сокровище, но мне не хватает в них отражения твоей внутренней жизни, которая всегда была у тебя напряженной, яркой и богатой. О, как ты обычно спорил: вся душа была видна в твоих глазах, слышалась в звуках твоего голоса – о Боге, о созидании, о добре и зле, о справедливости, о милосердии, о судьбе и удаче! Ты сам прекрасно это помнишь. В одиннадцать часов мне приходилось останавливать вас: «Дети! Дети, пора спать! Мы все равно не решим этих проблем сегодня».
Сейчас я могу только предполагать, что ты несешь в себе тяжкий груз, который «замыкает твои уста», и что этот груз каким-то образом связан с событиями, произошедшими здесь весной три года назад.
Твой отец часто бывал несправедлив к тебе. Его отец бывал несправедлив к нему и его матери. Думаю, что и дед его точно так же не был справедлив к своему сыну. Каждый из сыновей платил своему отцу той же монетой. О, прошу тебя, не добавляй к этой цепи еще одно звено! Когда-нибудь у тебя тоже будут сыновья. Мужчина никогда не станет хорошим отцом до тех пор, пока не поймет своего собственного.
Попытайся, мой дорогой сын, сделать шаг в этом направлении.
Справедливость покоится на понимании всех фактов, ведь Господь, который все видит, и есть справедливость и любовь.
Когда наступит этот счастливый день и мы снова увидимся (каждую ночь специально проверяю, чтобы окно в твоей спальне оставалось приоткрытым!), я многое расскажу о твоем отце. Но сейчас мне хочется, чтобы ты знал: в последние недели – во время тех наших с ним ночных бдений, которые ты совершенно ошибочно воспринял как его попытку обидеть или унизить меня, – твой отец пересмотрел всю свою жизнь и увидел ее абсолютно другими глазами. Он понял, как несправедлив был к тебе, ко всем нам, и совершенно искренне собирался начать новую жизнь, однако случилось то ужасное несчастье.
Последние слова твоего отца – а главное, его последний взгляд – чужому человеку могли показаться неважными, но мне было ясно, какие перемены произошли в нем.
Три года назад ты уехал из Коултана в ночь на воскресенье накануне несчастья, а в воскресенье вечером, как я тебе уже писала, к нам пришли мистер и миссис Эшли. Может, ты забыл, что Эпвортская молодежная лига методистской церкви устроила пикник в Мемориальном парке по другую сторону живой изгороди. Дети Эшли пригласили вас с девочками в гости. Как раз перед выстрелом, который убил твоего отца, дети в парке запели у костра. Мы все подняли головы и прислушались на мгновение.
Твой отец сказал: «Джек, поблагодари своих детей за то, что пригласили наших на пикник. Вы, Эшли, всегда были нашими лучшими друзьями».
Миссис Эшли бросила на меня быстрый взгляд, а мистер Эшли очень удивился: у твоего отца не было привычки говорить кому-то что-то приятное, – однако сказал: «Да, ладно, Брек, не стоит благодарности: таких детей, как ваши, приглашать одно удовольствие».
Пока мистер Эшли целился – ты ведь помнишь, с какой основательностью он это делал, – твой отец посмотрел на меня с другого конца лужайки. У него в глазах стояли слезы – слезы гордости за вас.
Прости его, Джордж: пойми и прости.
Ты скоро будешь играть Шейлока. Вспомни про своего отца, когда Порция обратится к тебе со словами:
Твой отец умер в момент, когда начало проявляться его естество, его истинное «я», заложенное в каждом из нас с рождения. Это естество я чувствовала в вашем отце всю долгую жизнь, которую мы прожили вместе, за это любила его и буду любить вечно.
Как люблю сейчас и всегда буду любить тебя».