Der Tod und das Mädchen (Смерть и девушка)

Еще важнее четвертая строка: to take arms against a sea of troubles. Я думаю, что те, кто в течение столетий пытались вооружить Гамлета на борьбу со злом,

проглядели тонкую игру слов to take arms – to take up arms. Разумеется, на

первый, невооруженный взгляд речь идет об оружии. Гамлет вооружается и идет

на врага! Но кроме первого взгляда есть еще и второй. Я полагаю, что "наложить

руки" в смысле "покончить с собой" – наиболее адекватный выход из

подстроенной Шекспиром ловушки (всякая игра слов – ловушка). Ибо вооружаться

– это to take up arms. А шекспировское без up – нечто куда как более

неопределенное. Добавлю еще кое-что. Arm как оружие и только оружие (ни в

57

коем случае не как "рука") – это классическая латынь. Между тем, в санскрите и в

древнеперсидском, старопрусском, сербо-хорватском (список неполный) irma, aremo, irmo и rame соответственно означают "рука" или "плечо". На мой взгляд, в

данном случае Шекспир следовал "прочим" смыслам и языкам – не латыни. Ибо

естественный путь оригинального филологического творчества в индо-германских

языках проходит через немецкий или французский, а не напрямую через латынь.

Особенно, как мы увидим ниже, если речь идет о смерти.

Почему end them – "закончить с ними", а не "покончить с ними", как у

Пастернака? Да все по той же причине. "Покончить" значило бы победить,

истребить бедствия, однако это наверняка невозможно – уж точно для Гамлета.

"Закончить" – это просто прекратить с ними якшаться, что Гамлет и имел в виду.

Теперь – самое главное.

Гамлет, как известно, гуманист. То есть человек, с увлечением освоивший

классические древнегреческие и римские тексты, а заодно противопоставивший

их современности. Но в античных сочинениях его монолог – проходное место, так

что у Шекспира он перепев. Приведу цитату из уже упомянутого Сенеки. Она не

единственная. Напротив, она типичная.

Сенека о смерти (кажется, в "Нравственных письмах к Луцилию"):

"Это она освобождает раба вопреки воле господина, разбивает оковы

пленников и вырывает из тюрем тех, кого томит в них произвол тирании. Это она

объясняет изгнаннику, которого мысли и взгляды всегда обращены в сторону

отечества, что, право, неважно, погребут его с тамошними или здешними

покойниками. Если судьба так несправедливо разделила общие блага и

подчиняет одного человека другому, хотя родились они в жизнь с одинаковыми

правами, – это она, которая всех равняет. Это она никогда не сгибается под

велением чужой воли, в ее присутствии человек не чувствует низости своего

положения, ей – нельзя приказывать…

Да, лишь благодаря ей жить не значит терпеть муку, лишь благодаря ей

могу я сохранить душу мою в безопасности от чужих посягательств и хозяйкой

самой себя. Она мне – как убежище от кораблекрушения. Я вижу пред собой

всевозможные виды орудий пытки… но я вижу также смерть. Вот враги варвары,

либо хоть и сограждане, но тираны: но рядом с ними – вот она и смерть. Не так

тяжко даже самое рабство, когда знаешь, что если опостылел тебе хозяин, то

58

одним прыжком можно достигнуть свободы; против всех обид жизни есть у меня

одна великая подмога – смерть".

Как Стоя не имеет иного истолкования, кроме прямого, так и монолог, так и

характер принца Датского. Попросту – чем не перевод?

Монолог Гамлета – это цитата из бесчисленных классических текстов,

рассматривающих смерть как освобождение. "Одним прыжком достигнуть

свободы" – это ровно

When he himself might his quietus make

Когда бы знал, что подведет итог

With a bare bodkin?

Обычной шпилькой?

Дискурс Гамлета – это дискурс Эпиктета, Сенеки, Музония Руфа и других.

Именно его принц изучал в университете.

Шекспир целиком отдал Гамлету гамлетово. Иными словами, в "Гамлете" у

"абсурдного порока" полнейшая монополия на жизненную философию. Однако

Шекспир (как и Павезе) знал, что Гамлету, даже оставаясь в рамках его

пессимистического взгляда на жизнь (и, повторюсь, взгляда на смерть, как на

соблазн), можно успешно возразить. Сенеке тоже. Стало быть, он проявил

феноменальную терпимость – предоставил Гамлету сцену, нисколько не разделяя

его точку зрения. Ответ Шекспир дал в "Короле Лире", породив удивительную по

мощи парадигму жизнелюбия. Я не стану обсуждать здесь важнейший вопрос о

связи его (ответа) с трагедией в целом, равно как саму трагедию, то есть что в ней

самое главное и интересное, кто главные ее герои (а кто нет), в какой степени

довлеет над ней парадигма жизнелюбия (вообще говоря, в очень существенной).

Ограничимся формальной стороной дела.

Допустим, жизнь действительно ужасна. Иначе говоря, она и правда день за

днем подвергает нас тяжким испытаниям – а то и унижениям. Что с того! Разве

при таких печальных обстоятельствах невозможно вести войны, ухаживать за

больными, сочинять романы, решать уравнения – и выигрывать шахматные

турниры?

Конечно, можно пойти гамлетовским путем, то есть раз навсегда

оскорбившись, отказаться от участия в жизненной игре (вот определение игры:

сознательно выбранная из многих событийная траектория, упрямо проходящая по