Der Tod und das Mädchen (Смерть и девушка)

Когда человек, зараженный "абсурдным пороком", делает столь мазохистское

признание – жди беды.

Многоликое тоскливое противоречие убийственной силы стало для Павезе

позывом к действию.

Он долго искал повода. Предлога. Стилета. Разрыва. С помощью Даулинг и

предлог, и стилет, наконец-то, нашлись.

А повод – повод, как задним числом выяснилось, был всегда.

15

Павезе отравился снотворным, оставив на столике рядом с кроватью (помимо

прочего) пачку стихов. Попросил никого (собственно, Даулинг, – кого же еще?

Клаву К.?) в его смерти не винить. Естественно, именно ее в ней и обвинили.

64

Если верить документам, разразился грандиозный гламурный кино-

литературный итало-голливудский (отнюдь не исключительно великосветский)

скандал. Даулинг сравнивали с Медеей, Медузой, леди Макбет (кто там еще на

букву "М"?), прочими смертоносными героинями, заодно – с дамами совсем

другого свойства.

Скандал был такой дикий, что факты, даты, реальные события немедленно

отступили на пятый план.

Я уже писал выше, что почти сразу же была разработана и распространена

полуофициальная версия самоубийства и роли Даулинг в нем. Утверждалось, что,

отказавшись выйти замуж за Павезе, она то ли весной, то ли летом 1950 года

вернулась в Америку. Напомню: Павезе покончил с собой 26 августа 1950 года –

вот и хронология вины. Отъезд равнодушной возлюбленной добил бедного

романтичного писателя, неспособного существовать вдали от своего предмета. И

так далее – до кровавого конца.

Трудно понять, откуда взяли светские хронисты такую чушь. Беда в том, что

хотя в 1949-1950 годах Даулинг неоднократно ездила в Америку, ни о каком

возвращении в Новый Свет на этом этапе не было и речи – она продолжала жить,

работать и делать карьеру в Италии. Более того, она бросила (или не бросила, а

только в последний раз поссорилась с) Павезе в Риме. Бог знает из-за чего. Есть

веские основания предполагать, что не было даже речи об окончательном

разрыве. Куда вероятнее, что Павезе поймал Даулинг на флирте, а то и романе с

очередным итальянским, французским или американским гением (или плейбоем).

Ее официальная биография такими романами изобилует. Отмечу – среди

поклонников Констанс (помимо плейбоев) были Сартр, Моравия, Хемингуэй,

Сомерсет Моэм, Роберт Капа и Джордж Б. Шоу – только выбирай. Согласно

доброжелательным источникам, когда из-за смерти Павезе поднялся газетный

шум, Даулинг якобы удивилась: "Я и не знала, что он был такой знаменитый".

Вообще говоря, явная чушь – Констанс прекрасно знала цену мужчинам. Однако

стоит иметь в виду, что рядом с Сартром Павезе действительно не мог считаться

первостатейной звездой. Или даже рядом с Шоу. Нельзя исключить, что Павезе,

гордый своим первоначальным успехом у красавицы актрисы, был до какой-то

степени травмирован тем, что Даулинг не рвалась за него замуж. Ему, только что

вошедшему в гламурную игру, наверняка хотелось окончательно утереть нос

Хемингуэю! Беда в том, что игроком он был плохим. Кроме того, мы помним, что

65

Хемингуэй (как и Павезе) покончил с собой – хотя и не из-за любви. И даже не из-

за Прекрасной дамы. Безразлично, с хриплым или, напротив, певучим голосом.

В любом случае, он ушел – а она осталась. Осталась, как было завещано, in

order (чтобы) to endure. Вдобавок, осталась в Италии.

У Даулинг были на то, самое меньшее, профессиональные резоны. Как раз в

1950 году наступил пик ее итальянской карьеры – она снялась (кажется, еще до

самоубийства Павезе) в фильме Miss Italia на пару с юной Джиной

Лоллобриджидой и имела немалый успех. Дальше, увы, дело не пошло – на нее

начали косо смотреть. Как мы уже говорили, слава демонической женщины почти

сразу сломала Даулинг карьеру. Она отработала (в 1951 году) в еще двух

итальянских фильмах ( City of Pain и Stormbound), но уже в эпизодических ролях.

Больше предложений работы не было (прокаженная).

В этом самом печальном 1951 году ей пришлось вернуться в Нью-Йорк. От

красивой и богатой жизни в Риме (включавшей потрясающих мужчин и роскошную

квартиру) остались одни воспоминания. Она довольно долго ютилась в крошечной

квартирке на Ист-Сайде. Денег не было. Будущего не было. Ничего не было.

Только настоящее, бессмысленное и беспощадное, как в ранней юности, когда

она искала любую работу за пятьдесят центов в час, а иногда и меньше.

Даулинг жила в Нью-Йорке, почти нищенствуя. Крутилась в актерских,

театральных кругах, но не вписывалась в них. Какое-то проклятие. Ей был всего

31 год. Она была прекрасна. Тем не менее, бывшие коллеги и любовники, в том

числе, богатый и знаменитый Эли Казан, ради которого она когда-то многим

пожертвовала, ничего не хотели для нее сделать. Карьера казалась конченной.

Жизнь тоже? Какая ерунда! Жизнь ( endurance, как в "Короле Лире", потом – кто

знает?) продолжалась.

Вскоре на горизонте появилась Шелли Винтерс (Shelley Winters), старая,

добрая, любимая приятельница (тесно дружившая не только с Констанс Даулинг,

но и с Мерилин Монро, с которой в юности делила комнату), урожденная Шрифт

[Schrift], самая настоящая выдающаяся актриса, дочь еврейского портного и