Читаем Дерек Джармен полностью

Начиная с августа 1992 года Дерек попеременно находился в квартире в Феникс-хаус, Хижине Перспективы и на больничных койках и из-за усиливающегося нездоровья чем дальше, тем меньше времени проводил в Дангенессе. Он страдал от локомоторной атаксии, фурункулов в прямой кишке, и в марте и апреле 1993 года Дерек снова попал в больницу Святого Варфоломея вследствие приступа лихорадки и крайне болезненного состояния кожи, сильного жжения и зуда, вызванного, как подозревали врачи, микобактериальной инфекцией. («Мое лицо, — писал он в своем дневнике, — похоже на пурпурную задницу бабуина в метель»[248].) У него развилось скачкообразное, но стойкое расстройство желудка, из-за чего он страдал от диареи в общественных местах и ночью в постели. Это сохранялось всю оставшуюся часть его жизни. Болезни в значительной степени способствовали упадку его сил, но не смогли полностью сломить его волю продолжать борьбу. Он потерял вес и стал выглядеть, как худой хрупкий старик. Ему удавалось проводить какое-то время в Дангенессе и набираться сил, глядя, как растет его сад. Больше всего, однако, его поддерживали отношения с Коллинзом. Последний опубликовал дневник, «Улыбаясь в замедленном движении» (2000), который показывает, что его автор был в хорошем расположении духа, по крайней мере большую часть времени, до конца лета 1993-го, в частности наслаждаясь отдыхом во Франции вместе со своим другом — садовником и фотографом Говардом Сули. Они посетили сад Моне в Живерни и нашли часовню Жана Кокто в Мийи-ла-Форе. С сентября дневник начинает затихать. Если мы будем рассматривать записи Дерека о себе как показатель желания жить и наслаждаться жизнью (а для такого человека, как Дерек, это более чем вероятно), то можно найти признаки того, что в конце августа 1993-го болезни наконец-то взяли над ним верх.

По крайней мере до тех пор он продолжал писать и все еще был способен на творческую и культурную контратаку. Впечатляющий пример последней пришелся на апрель 1993-го, когда больница Святого Варфоломея находилась под угрозой закрытия из-за равнодушия секретаря Кабинета министров по здравоохранению и непримиримого консервативного правительства, которое волновала не забота об улучшении жизни людей, а исключительно идеология. Дерек написал письмо протеста в The Independent, и, надо отдать должное газете, она напечатала его на первой странице. Он отметил, что «Бартс» был самым старым госпиталем в мире, основанным в одиннадцатом веке монахом Раэри, после того как он увидел святого во сне. Дерек подчеркнул, насколько ему как пациенту необходимы спокойные удовольствия во дворике восемнадцатого века с павильоном и фонтаном. В борьбе с правительством он использовал мысль Витгенштейна: «Там, где идеология взяла верх, я вижу не только отсутствие сомнений, а поскольку именно через сомнения приходит понимание, то, определенно, и слепоту»[249]. Дерек также предупредил об опасности национальной амнезии: «без нашего прошлого мы не увидим наше будущее». В силу своей убедительности письмо Дерека являлось важной составной частью широкомасштабного протеста, который привел к отказу от планов по закрытию больницы.

Сидя на своей больничной койке в среду, 19 августа 1992 года, Дерек написал в дневнике: «Я решил сделать „Блю“ без изображений — они мешают воображению, и побираются у нарратива, и душат случайное очарование»[250]. Но он обдумывал, следует ли использовать изображения в этом фильме или нет, еще с 1987 года, так что это решение не было вызвано упадком физических сил[251]. Это был эстетический выбор.

Благодаря этому решению критики не смогли рассматривать его последний фильм в том же ключе, который стал постоянно повторяться при обзорах его работ: критические оговорки о некоторых аспектах (таких как сценарий, выбор актеров, использование анахронизмов, явная сексуальность) его фильмов в конечном счете перекрывались необыкновенным визуальным рядом; иными словами, красивые и нежные фотографии и визуальный дизайн не могли на этот раз стать пропуском для одобрения критиков.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критические биографии

Сергей Эйзенштейн
Сергей Эйзенштейн

Сергей Михайлович Эйзенштейн (1898–1948) считается одним из величайших режиссеров мирового кино за все время его существования. Кроме того, за последние десятилетия его фигура приобрела дополнительные измерения: появляются все новые и новые материалы, в которых Эйзенштейн предстает как историк и теоретик кино, искусствовед, философ, педагог, художник.Работа британского исследователя Майка О'Махоуни представляет собой краткое введение в биографию этого Леонардо советской эпохи. Автор прежде всего сосредоточивает внимание на киноработах режиссера, на процессе их создания и на их восприятии современниками, а также на политическом, социальном и культурном контексте первой половины XX века, без которого невозможно составить полноценное представление о творчестве и судьбе Эйзенштейна.

Майк О'Махоуни

Публицистика
Эрик Сати
Эрик Сати

Эрик Сати (1866–1925) – авангардный композитор, мистик, дадаист, богемный гимнопедист Монмартра, а также легендарный Вельветовый джентльмен, заслуженно является иконой модернизма. Будучи «музыкальным эксцентриком», он переосмыслил композиторское искусство и выявил новые методы художественного выражения. Но, по словам Мэри Э. Дэвис, автора книги, «Сати важен не только для авангарда, но и для фигур, полностью вписанных в музыкальный мейнстрим – например, для Клода Дебюсси и Игоря Стравинского», а его персона давно заняла особое место в музыкальной истории человечества.Настоящая биография не только исследует жизнь композитора, но и изучает феномен «намеренного слияния публичного образа и художественного дара» Сати, а также дает исчерпывающий портрет современной ему эпохи.

Мэри Э. Дэвис

Музыка / Научпоп / Документальное

Похожие книги

Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Учение о подобии
Учение о подобии

«Учение о подобии: медиаэстетические произведения» — сборник главных работ Вальтера Беньямина. Эссе «О понятии истории» с прилегающим к нему «Теолого-политическим фрагментом» утверждает неспособность понять историю и политику без теологии, и то, что теология как управляла так и управляет (сокровенно) историческим процессом, говорит о слабой мессианской силе (идея, которая изменила понимание истории, эсхатологии и пр.наверноеуже навсегда), о том, что Царство Божие не Цель, а Конец истории (важнейшая мысль для понимания Спасения и той же эсхатологии и её отношении к телеологии, к прогрессу и т. д.).В эссе «К критике насилия» помимо собственно философии насилия дается разграничение кровавого мифического насилия и бескровного божественного насилия.В заметках «Капитализм как религия» Беньямин утверждает, что протестантизм не порождает капитализм, а напротив — капитализм замещает, ликвидирует христианство.В эссе «О программе грядущей философии» утверждается что всякая грядущая философия должна быть кантианской, при том, однако, что кантианское понятие опыта должно быть расширенно: с толькофизикалисткогодо эстетического, экзистенциального, мистического, религиозного.

Вальтер Беньямин

Искусствоведение
Дягилев
Дягилев

Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) обладал неуемной энергией и многочисленными талантами: писал статьи, выпускал журнал, прекрасно знал живопись и отбирал картины для выставок, коллекционировал старые книги и рукописи и стал первым русским импресарио мирового уровня. Благодаря ему Европа познакомилась с русским художественным и театральным искусством. С его именем неразрывно связаны оперные и балетные Русские сезоны. Организаторские способности Дягилева были поистине безграничны: его труппа выступала в самых престижных театральных залах, над спектаклями работали известнейшие музыканты и художники. Он открыл гений Стравинского и Прокофьева, Нижинского и Лифаря. Он был представлен венценосным особам и восхищался искусством бродячих танцоров. Дягилев полжизни провел за границей, постоянно путешествовал с труппой и близкими людьми по европейским столицам, ежегодно приезжал в обожаемую им Венецию, где и умер, не сумев совладать с тоской по оставленной России. Сергей Павлович слыл галантным «шармером», которому покровительствовали меценаты, дружил с Александром Бенуа, Коко Шанель и Пабло Пикассо, а в работе был «диктатором», подчинившим своей воле коллектив Русского балета, перекраивавшим либретто, наблюдавшим за ходом репетиций и монтажом декораций, — одним словом, Маэстро.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное