Деревья умирают стоя

Холл в доме бабушки. Справа дверь в кухню, слева — в другие комнаты. В глубине сцены терраса, выходящая в сад. Широкая лестница ведет во второй этаж. Все овеяно гостеприимной сердечностью обжитых домов и полно очарования, как картинка из старого альбома.

Хеновева накрывает на стол. Она больше чем служанка, она наперсница и друг хозяйки. Сверху спускается Фелиса , горничная, несет гардины. Поздний вечер. Сад за стеклами террасы окутан сумраком.

Хеновева . Повесила новые гардины?

Фелиса . Вот сняла, теперь обратно несу. Может, сеньора хотела прежние?

Хеновева . Сама не знаю. Цветы им поставила?

Фелиса . Седьмой раз меняю. Сперва, мол, они не совсем свежие. Потом, мол, слишком свежие. Она говорит — ставь розы, он говорит — ставь сосновые ветки. Она — надо, чтоб пахло, а он — что ночью это вредно. Эту неделю у нас ничего не разберешь.

Хеновева . И на чем порешили?

Фелиса . Да ни на чем. Пусть сами выбирают. Сил больше нет: туда-сюда по лестнице! То гардины вешай, то снимай, то портреты вешай, то тоже снимай. Хоть бы точно сказали!

Хеновева . Такое уж дело, Фелиса. Сама, небось, тоже места себе не находишь, когда жених запаздывает на полчаса? А тут человека двадцать лет ждали! Ты какие простыни постелила, полотняные?

Фелиса . Бумажные, тонкие. Сеньор говорит, те слишком грубые.

Хеновева . А сеньора хочет, чтоб были полотняные. Что тебе трудно переменить?

Фелиса . Какой уж тут труд! Просто — не знаю, кого и слушать. Вот как с кроватями, помните? Сеньор велит ставить две, а сеньора — нет, одну, двухспальную. Лучше бы подождать, пока сами приедут и разберутся.

Хеновева . Не наше это дело. Ты вот как: когда сеньора велит одно, а сеньор другое, ты ему скажи «да», а сделай, как она хочет.

Фелиса . Так какие мне простыни стелить: полотняные или бумажные?

Справа выходит бабушка . Вся она — из прошлого: старый бархат, старые кружева, высокая старинная палка. Но сегодня в нее вдохнули новую жизнь.

Бабушка . Полотняные, дитя мое, полотняные. Я их сама подшивала. Пусть это будет для них. Понимаешь?

Фелиса . Да, теперь понимаю. (Берет простыни со спинки стула, несет их наверх.)

Бабушка (к Фелисе) . Закрой хорошенько дверь из залы и опусти гардины. Часы так громко бьют, помешают им спать.

Фелиса . Хорошо, сеньора.

Бабушка . А окно пусть будет совсем открыто.

Фелиса . Боюсь, мошкара из сада налетит.

Бабушка . Пусть хоть весь сад к ним придет!

Фелиса уходит.

(К Хеновеве.) Когда он был маленький, он так любил спать на воздухе? Бывало иногда, летом, он думает — мы не слышим, и полезет ночью в сад, по этой ветке палисандра, она ведь доходит до самого окна. Помнишь, сеньор хотел ее срезать?

Хеновева . И прав был. Она все окно закрывает, в комнате от нее совсем нет света.

Бабушка . Бог с ним, со светом! Я знала, что мальчик вернется и, кто знает, может быть, снова захочет спуститься в сад, как тогда.

Хеновева . Теперь уж не то. Он тогда маленький был, легкий. Теперь он потяжелее. Сломается ваша ветка.

Бабушка . Ну, почему же? Ведь и она стала старше на двадцать лет. Их приборы лучше ставь вот так. Они слишком далеко друг от друга.

Хеновева . Такой у нас порядок.

Бабушка . Но не у них! Они только три года женаты. Медовый месяц! Плита не погасла, как ты думаешь? Я поставила ореховый торт. Как сейчас помню, он приходит из школы и кричит на весь дом: «Бабушка, неужели у нас ореховый торт с медом?!». Почему ты качаешь головой?

Хеновева . Ореховый торт, ветка… как будто он еще мальчик. Он дома строит в тридцать этажей! Будет он вспоминать о таких мелочах!

Бабушка . Но ведь я помню. Те же годы прошли для меня, что и для него.

Хеновева . Нет, не те же. Вы все на одном месте. А он чуть не весь мир объездил.

Бабушка . Что же могло измениться? Голос стал ниже, или глаза усталые? Разве от этого он перестанет быть моим? Какой бы большой ни стал, в моих объятиях поместится!

Хеновева . Мужчина — это не просто выросший мальчик, сеньора. Это совсем другое. Уж я-то знаю, троих вырастила, по миру бродят.

Бабушка (внезапно насторожилась) . Тише… молчи! Как будто машина…

Обе слушают.

Хеновева . Это просто ветер в саду.

Бабушка опускается в кресло, схватившись за сердце и тяжело дыша.

Поберегите сердце, сеньора.

Бабушка . Много сил надо для такой радости. К плохому я больше привыкла. Дай воды, пожалуйста.

Хеновева . Лекарство свое примете?

Бабушка . Хватит лекарств! Только одно мне поможет: его приезд. Думаешь, я не поехала в порт — боялась устать? Я просто не хотела его ни с кем делить. Там много народа. Отсюда он ушел, здесь я его и встречу. Который час?

Хеновева . Рано еще. Долго тянутся последние минуты, верно, сеньора?

Бабушка . Зато они все наполнены, как будто я уже с ним. Я много раз такое чувствовала, когда получала письма: все верчу и верчу конверт, а не открываю, даже зажмурюсь и стараюсь угадать, что там внутри. Как будто глупо это, но так письма длиннее. (Снова насторожилась.) Слышишь?

Хеновева . Это опять ветер. Теперь уж недолго.

Бабушка . Ничего. Как будто вертишь конверт… (Вздыхает.) Какая она?

Хеновева . Кто?

Бабушка . Кто же может быть? Изабелла, его жена.

Хеновева . Разве он вам не описывал?

Бабушка . Что ж с того? Влюбленные все видят по-своему. Не думай, я на нее не сержусь. Только — приходит откуда-то девушка…

Хеновева . Ревнуете к ней?

Бабушка . Может быть… Воспитываешь, растишь его, день за днем. И корь с ним перенесешь, и алгебру. А она — вот так просто — откуда ни возьмись, придет и своими беленькими ручками заберет его у тебя. Хорошо еще, если она его достойна. (Внезапно встает.) Ну, теперь слышишь?

Действительно, слышен шум подъезжающего автомобиля.

Хеновева . Теперь — да!

Свет фар за стеклом террасы. Наверху лестницы появляется Фелиса . Дважды — звучит гудок автомобиля.

Фелиса . Сеньора, сеньора… Они уже тут!

Бабушка . Беги, Фелиса, открывай! Скорее! (Останавливает Хеновеву.) А ты постой. Останься со мной. Я знаю, я выдержу, но все-таки…

Звонок. Фелиса бежит к двери. Веселый голос Маурисьо.

Голос . Бабушка! Открывайте, а то я влезу в окно! Бабушка!

Звонок звенит не переставая.

Бабушка . Слышишь? Такой же сумасшедший! Как тогда!

Первым появляется Маурисьо , на секунду останавливается в дверях. За ним — сеньор Бальбоа и Изабелла несут саквояжи. Фелиса несет чемодан, ставит на пол и убегает за багажом.

Бабушка . Маурисьо!..

Маурисьо . Бабушка!..

Бабушка . Наконец!..

Крепкое объятие, бабушка целует его, отстраняет, смотрит на него, плачет, смеется, снова обнимает. Маурисьо быстро переводит все в шутливый тон.

Маурисьо . Кто сказал, что моя старушка постарела? У кого же тогда такие сильные руки? Твои прелестные руки… (Целует ей руки.)

Бабушка . Дай на тебя посмотреть. Глаза мне теперь плохо служат… но они помнят, помнят. (Долго смотрит на него.) Господи, как изменился мой мальчик!

Маурисьо . Двадцать лет, бабушка. Целая жизнь.

Бабушка . Теперь неважно! Как будто мы открыли книгу на той же странице. Дай разглядеть… Волосы немножко посветлели.

Маурисьо . И поредели.

Бабушка . Голос стал глубже… сильнее… и, главное, не те глаза… совсем другие… но такие же веселые. Ну-ка, засмейся!

Маурисьо . (смеется) . Глазами?

Бабушка . Вот. Золотая искорка! Вот она, ее я ждала. За нее-то я все и прощала… а ты это знал, бездельник!

Маурисьо (с облегчением) . Ну, хорошо, что хоть что-то осталось.

Бабушка (снова обнимает его) . Мой Маурисьо! Мой! Мой!

Маурисьо . Ты только не плачь. Разве не довольно было слез?

Бабушка . Не бойся, это не те. Это последние. Иди, дай тебя рассмотреть… вот сюда, к свету…

Сеньор Бальбоа, до сих пор стоявший тихо рядом с Изабеллой, делает шаг вперед.

Бальбоа . Постой, Эухения. Маурисьо ведь не один приехал. И, скажу тебе, не в плохом обществе.

Бабушка . О, простите меня!

Маурисьо . Вот твой прелестный враг.

Бабушка . Враг, ну что ты, почему?..

Маурисьо . Думаешь, я не замечал в письмах? «Кто же эта маленькая хищница, которая покушается на мою собственность»? (Берет Изабеллу за руку, представляет ее.) Вот она, хищница. Златокудрая Изабелла, похитительница мужчин. Разве ты не узнаешь ее?

Бабушка . Прошу вас, не обращайте внимания! У него такая манера.

Изабелла . Я привыкла. Мне ли не знать! (Робко подходит к бабушке и целует ей руку.) Сеньора…

Бабушка . Нет, не так. Обними меня (Целует ее в лоб.) Тебе не странно, что я говорю тебе «ты», так скоро. Сразу? Так ведь будет легче.

Изабелла . Я благодарна вам.

Бабушка пристально смотрит на нее.

Маурисьо . Что ты ищешь? Ты хочешь прочесть в глазах ее какие-нибудь секреты?

Бабушка . Нет, глаза ясные, спокойные…

Маурисьо . И не умеют лгать. Она посмотрит один раз и уже все скажет. (Улыбаясь, идет к Хеновеве и протягивает ей руку.) Думаю, это и есть знаменитая Хеновева.

Бальбоа . Да, это она.

Хеновева . Сеньор знает мое имя?

Маурисьо . Бабушка всегда писала мне обо всем хорошем, что есть в доме. Значит, писала и о вас. Два сына в Мексике, третий — на Тихом океане, да? Ну, как они?

Хеновева . Ничего, здоровы. Спасибо, сеньор.

Фелиса вносит багаж.

Фелиса . Шофер спрашивает, ехать ему в таможню за большими чемоданами?

Изабелла . Не надо сегодня, поздно уже. Они нам до завтра не понадобятся.

Маурисьо . А эти отнесите наверх, пожалуйста. (Помогает Фелисе.) И среди своих незачем называть его «шофер». Зовите просто Маноло, как по воскресеньям. (Подмигивает.)

Фелиса краснеет, смеется.

Фелиса . Спасибо.

Фелиса и Хеновева несут наверх чемоданы.

Какой симпатичный, правда?

Хеновева . Симпатичный. И настоящий сеньор!

Маурисьо восторженно осматривает дом.

Маурисьо . Опять я дома… Наконец! И все, как тогда, — наш кедровый стол, наши старинные веера, наше мудрое кресло…

Бабушка . Все старое. Другое время. Но дома, как вина — с годами становятся лучше. (К Изабелле.) Тебе тут нравится?

Изабелла . Больше чем нравится. Мне даже трудно говорить. О таком доме я мечтала всю жизнь.

Бабушка . Хочешь его посмотреть? Я пойду с тобой.

Маурисьо . Не надо. Мы так много говорили об этом доме, Изабелла может обойти его с закрытыми глазами.

Бабушка . Правда?

Изабелла . Да, мне кажется. (Идет к середине сцены, полузакрыв глаза.) Там — кухня с большой старинной плитой, а из кухни лестница в погреб. Там — дедушкин кабинет. В нем резные ореховые панели и книжные полки до потолка. Бабушкины книги стоят в углу, в застекленном шкафчике. Наверху большая гостиная, там много портретов и швейцарские часы. Когда они бьют — как будто ты в маленьком соборе.

Бьют часы.

(Изабелла поднимает глаза.) Вот! Я узнала бы их из тысячи!

Бабушка . Еще говори. Изабелла, говори!..

Изабелла . Напротив часов — дверь. На ней портьеры из пунцового бархата. А за дверью — комната окнами в сад. Это комната мальчика Маурисьо. У самого окна, снаружи, ветка палисандра.

Бабушка . И это ты знаешь?

Изабелла . Маурисьо мне столько раз говорил: «Если я вернусь, я хочу опять влезть к себе по той ветке».

Бабушка (сияет) . Ты слышишь, Фернандо? Видишь, что нельзя было обрубать? Иди ко мне, девочка! Благослови тебя Господь.

Изабелла . Бабушка!.. (Бросается к ней, обнимает, захлебывается слезами — она уже не играет.)

Бабушка . Что с тобой, дорогая? Теперь ты заплакала?

Маурисьо . Не обращай внимания, бабушка! Она такая чувствительная! Ведь ты слышала, она всегда мечтала о таком доме.

Бабушка . И у нее будет такой! Еще бы! Она ведь замужем за архитектором?

Маурисьо . Архитекторы не умеют строить старые дома. Их создает время.

Бабушка . Построй только стены. А дом она сама сумеет создать. Обещаешь?

Маурисьо . Обещаю.

Бабушка . И это все? У нас, на твоей родине, когда муж обещает подарок — жена благодарит его.

Бальбоа . Может быть. Изабелле незнаком наш обычай.

Изабелла . Нет, дедушка, я знаю. (Целует Маурисьо в щеку.) Спасибо, дорогой. (Бабушке.) Так?

Бабушка (немного разочарована) . Если память мне не изменяет, вы женаты около трех лет.