Деревянная грамота

– Да шут с ней! – отвечал Стенька. – Грамота бы нашлась!

– Хотел бы я догадаться, как к ней Белянин-то припутался…

– А коли его расспросить?

– Хорош я буду, когда он ни при чем окажется!

– А вдруг подскажет? Ниточку даст?…

– Шел бы ты, Степа, со своими ниточками! У него комнатные и сенные девки чудят, а я его про них расспрашивать стану!

– Так надобно ж ему знать, что у него в доме делается! – Вдруг Стеньку осенило, да так крепко осенило, что он даже встал, а потом в два прыжка настиг Деревнина и заступил ему дорогу.

По глазам подчиненного догадался подьячий, что тем овладела новая блажь.

– Степа! – грозно сказал он. – Степа, ты мое долготерпение не искушай!

– Гаврила Михайлович, так все же просто! Та девка Авдотьица на службе у Приказа тайных дел не состоит! И в Аргамачьих конюшнях не числится! Коли она помогает конюхам, то ведь за деньги! А мы ей больше предложим – она и расскажет нам все что надобно! И будем знать, что там у Белянина дома затевается!

– Погоди, Степа. Поживи с мое, так узнаешь: бабы не только за деньги что-то путное делают, а еще из любви на все идут. Полюбовник попросит – она и без денег все вызнает и донесет. Авдотьица твоя – девка молодая, пригожая, вольная, коли по торгу одна шастает, не может быть, чтобы никого у нее не было.

– Да Гаврила Михайлович! Ты бы на нее поглядел! Косая сажень в плечах, а ростом – с оглоблю, вот те крест!

Стенька несколько перегнул палку – девка до оглобли все же не дотягивала, но смысл вопля был правильный – кому такая зазноба нужна?

– Так тем более, Степа. Хочет молодцу угодить – не телом, так делом.

Стенька призадумался. Он видел Авдотьицу с Данилой. Но в ее любовь к этому блядину сыну что-то не верилось. Однако же конюхи занимаются этим делом сообща… И из всех четверых больше всего в избранники девичьей душе годится Богдан Желвак: он и ростом прочих повыше, и кудри удивительной желтизны, и короткая, словно топором подрубленная борода – с золотыми колечками.

Одно то, что, коли разумно действовать, удастся проучить Богдашку за позор, так вдохновило Стеньку, что об ином он и помыслить уже не мог.

– Гаврила Михайлович, я на торгу того сидельца найду, который ее знает, все о ней выспрошу! Гаврила Михайлович, вот она, ниточка!

Подьячий чуть не зарычал…

Стенька отыскал сидельца, коротко его расспросил и примчался в Приказ, когда трудовой день был в разгаре. И даже более того – это был последний трудовой день перед Масленицей, многое следовало привести в порядок, разложить, дописать, вернуть взятое на время в Разбойный и иные приказы. И успеть до того, как в соборах заблаговестят к вечерне. Обычно засиживались и позднее, но накануне Масленицы торопились – два дня мясоеда осталось, так хоть отъесться впрок, теперь до самой Пасхи ни кусочка скоромного уже не получишь, мясные лавки – и те почитай что на два месяца запираются.

Как ни отмахивался Деревнин, а выслушать подчиненного пришлось.

– Все так выходит, что лучше не придумаешь! – зашептал Стенька прямо ему в ухо. – Девка-то – с Неглинки! Ей не молодцу угодить, а денег бы побольше!

– Вот оно что…

– Так точно!

Деревнин задумался, покусывая почти до кончика ощипанное гусиное перо. Зазорные девки, случалось, копили на приданое. Всякая мечтала бросить ремесло и найти мужа. И тут можно было не живые деньги Авдотьице в руки дать, а кое-что получше…

– Вот что, Степа, я тебя научу…

Хорошо, что Стенька, выполняя обещанное, предупредил и Мирона, и Елизария, и Захара, и прочих ярыжек, что придет рослая девка – так чтобы не гнали, а сразу его, ярыгу Аксентьева, сыскали. Получив от мудрого Деревнина ценное наставление, Стенька ходил по торгу, исполняя свои обязанности, и мучался. Каждая минута ему часом казалась, и чудилось, будто от бесплодного ожидания седины в голове прибавляется.

Очевидно, Стенька был нужен Авдотьице не меньше, чем она ему. Они кинулись друг к дружке, как брат с сестрой, что десять лет не видались.

– Ну так пойдем сегодня к куму твоему, что ли? – спросила Авдотьица.

– А точно ли тебе те чеботы нужны? – задал вопросец с подбрыком Стенька.

– Нужны, свет!

– Пойдем-ка в тихое местечко, поговорим.

Тихое местечко он присмотрел заранее. Готовясь к Масленице, на Красной площади устраивали блинни, где честной народ мог прямо на морозце съесть пару горячих блинов – хоть со сметаной, хоть с коровьим маслом, хоть с икрой, хоть с осетринкой! Сейчас иные из этих шалашей, откуда на время сыропустной недели вывезли товар, пустовали, а иные от товара спешно освобождали, и Стенька их уже приметил. Сговорившись с сидельцем, пообещав, что пока тот с санями туда и обратно обернется, посторожить открытый шалаш, Стенька завел туда девку.

– Ну так с чего же ты взял, будто мне чеботы не нужны? – спросила она.

– Коли согласна крест целовать, что никому о нашем с тобой дельце не проболтаешься, – скажу.

– Да какое ж у нас с тобой дельце?!

– А то не знаешь! Целуй крест – так и будет разговор. Нет – так и нет. А разговор такой, что тебе от него большая польза будет.