Авдотьица вытянула из-под шубы большой крест-тельник на широком шелковом гайтане. Был он костяной, с коротенькими перекладинами, на скрещении же вырезан круг, а в круге едва различимая Богородица с Младенцем, под ней же в два яруса – смутные образы видных по пояс людей, по двое рядышком, надо полагать – святые Матфей, Лука, Иоанн и Марк.
– Родительское благословение, поди? – полюбопытствовал Стенька.
– От крестной остался. Ну так на что тебе крестное-то целование понадобилось?
– Целуй и говори – чтоб мне сквозь землю провалиться, коли кому расскажу, что у меня за дело с земским ярыгой… – Тут Стенька осознал, что на небесах его звание ни к чему, и поправился: – С рабом Божьим Степаном!
Авдотьица произнесла, что велено, и поцеловала крест.
– А теперь слушай! – Стенька приосанился. – Послал меня к тебе мой подьячий Гаврила Деревнин. И велел он передать тебе вот что. Есть у него, Деревнина, родная сестра, замужем за Казенного приказа подьячим. А чем Казенный приказ ведает, ты, поди, и сама знаешь.
– Какое мне до него дело? – искренне удивилась Авдотьица.
– Он государевым имуществом ведает, дура! – возмутился Стенька. – Всей тряпичной казной – и бархатами, и объярями, и атласами, что на подарки идут, и всякой домовой казной, и скорняками, и портными! Казенного приказа подьячий – это тебе почище иного боярина будет! Все его знают, и у государя он на виду, и все верховые боярыни его знают, и сама государыня!
– Так на что этому боярину девка с Неглинки сдалась? – прямо поставила вопрос Авдотьица.
– Коли окажешь ты нам, подьячему моему да мне, услугу, то кому следует замолвят за тебя словечко – и будешь ты, девка, взята в Верх!
– Верховой боярыней, что ли?
Определенно, Авдотьицу эта беседа и напыщенный Стенькин тон немало развлекали.
– Боярынь у государыни и без тебя немало. Да чтобы в верховые боярыни попасть, нужно хоть бы замужем раз побывать! – отрубил Стенька. – А мы для тебя вот что сыскали. Есть для государевой одежды и белья бабы-мовницы. Слыхала, что стирать государевы простыни возят на Москву-реку в запечатанных сундуках? Через одежду-то и белье многие чары творятся! Так что в мовницы не всякую возьмут, а только ту, за кого есть кому поручиться.
– Мало мне своей заботы со стиркой?
– Помолчи, сделай милость. Но коли баба или девка оказалась в Верху, то о ней уж сама государыня всю жизнь заботиться будет. Ежегодно и сукно, и атлас, и камку будет выдавать на летники или иное платье. А коли девка не замужем, то государыня велит своим боярыням ей мужа подобрать из своих же, из тех, кто государю служит, и приданое пожалует, и к венцу снарядит! Что примолкла? Из своих-то рук государыня в лохмотьях под венец не отпустит!
– Так ты меня в мовницы, что ли, зовешь?
– Я тебя никуда не зову, – Стенька, как научил его Деревнин, был горд. – Там на всякое место – по два десятка охочих баб! Без мовниц государь не останется! Но коли ты нам окажешь услугу, то и мы за тебя постараемся. Потом лишь не забудь на свадьбу позвать!
– А что за услуга?
Стенька возликовал – в голосе Авдотьицы была готовность на все, хоть бы и на блудное дело посреди торга, прямо в шалаше, лишь бы добиться места.
– А услуга такая. Тебя Аргамачьих конюшен конюхи по своему дельцу посылали. Не отпирайся – я своими глазами видел! И мы с подьячим моим знаем, что то за дельце, потому что и сами ним занимаемся. И мы даже знаем, что ты неспроста вокруг меня вьешься – а тебя конюхи о том просили, чтобы вызнать, далеко ли мы с моим подьячим продвинулись. Молчишь! То-то! Тебе не чеботы нужны!
Авдотьица и впрямь молчала, опустив глаза.
– И я знаю, чего те конюхи у купца Белянина ищут, – продолжал Стенька. – Вот как она туда попала – я в толк не возьму, но коли они вокруг белянинского двора крутятся – стало быть, она и там! Ну? Верно ли говорю?
Авдотьица быстро взглянула на Стеньку. Казалось, хотела задать какой-то вопрос, но передумала.
– Верно! – сам себя одобрил Стенька. – И что конюхи тебе платят – мы знаем. Да только им и заплатить-то нечем, им дьяк Башмаков много денег не даст! А коли мы с моим подьячим тебя на хлебное место устроим – тут тебе и кормовые, и подарки, и наряд подвенечный, и в крестные к твоим детям почтенные люди пойдут! Вот и подумай хорошенько! Сделаешь так, чтобы мы ее, треклятую, получили, а не конюхи, – сразу после Пасхи будешь в Верху! И в этом уж не ты мне, а я тебе крест целовать готов!
Авдотьица и это выслушала бессловесно.
– Да что ж ты, онемела? Язык на радостях проглотила? – удивился Стенька.
– Подумать надобно, – очень тихо произнесла она.
– Да что тут думать? Соглашайся, свет! А что сказать твоим конюхам – я тебя научу. Первым делом – об этом нашем сговоре молчи! Коли конюхи обо мне расспрашивать примутся – говори, обещал в Стрелецкую слободу к хорошему сапожнику сводить, что недорого берет! И коли они что про нее, окаянную, говорить начнут, – примечай, чтобы мне после пересказать! И коли проведаешь, где ее на белянинском дворе прячут, – ко мне беги! Вот и вся премудрость!