Одобрение, которое ныне распространяется и на китайские декорации, и на варварские порождения готического духа, вновь грозит уничтожить простоту, отличавшую искусства Греции и Рима; простоту, которая обеспечивала и продолжает обеспечивать превосходство греческих и римских творений над искусствами любого другого народа[440].
7. «Благородная простота и спокойное величие». Это знаменитая характеристика греческих статуй, данная Иоганном Иоахимом Винкельманом в его «Мыслях о подражании греческим произведениям в живописи и скульптуре», тоже опубликованных в 1755 году[441]. Эти же качества, как отмечал Винкельман, обнаруживаются и в греческих литературных произведениях того же периода, например в сочинениях учеников Сократа, – и в творениях такого подражателя искусству Античности, каким был Рафаэль[442]. «Есть только одно Прекрасное, как есть только одно Благо», – написал однажды Винкельман[443].
Невозможно не расслышать платоническую тональность этой фразы. Но в наиболее значительном своем труде – в «Истории искусства древности» (1764) – Винкельман описывал произведения Античности не только как проявления вечной идеи Прекрасного. Отвергнув биографический принцип рассмотрения (принцип, которому следовал Вазари, а задолго до Вазари – и Плиний), Винкельман провозгласил содержанием истории искусства учение о происхождении, развитии, изменениях и упадке самого искусства, «а также о различных стилях народов, эпох и художников»[444]. Винкельман не только проанализировал три различных стиля – египетский, этрусский и древнегреческий, – но и выделил внутри древнегреческого стиля четыре различные фазы. Тем самым стиль впервые был опознан как специфический предмет истории искусства, при этом связанный с историей в целом.
Чтобы проанализировать стилистические изменения, Винкельман начал с вопроса о многочисленных условиях, вызывавших эти изменения к жизни. Прежде всего он отметил – в довольно традиционных терминах – роль климата. Далее он подчеркнул воздействие политической свободы на развитие искусства – откуда логически следовало и значение стиля как исторического свидетельства[445]. Но, сверх всего этого, Винкельман отметил и еще один элемент – гораздо менее очевидный и часто ускользающий от внимания интерпретаторов. Между тем этот элемент высвечивает винкельмановскую постановку вопроса с неожиданной стороны. Перечисляя главные особенности этрусского стиля, Винкельман заметил, что эти же особенности были свойственны, до известной степени, и этрускам как народу. Склонность уделять чрезмерное внимание мелочам обнаруживается и в литературном стиле нынешних этрусков (то есть тосканцев) – «очень изысканном и вычурном», весьма далеком от чистого и ясного слога римлян. И стиль этрусских художников все еще виден в произведениях их потомков, в том числе и у величайшего среди этих потомков, Микеланджело. Теми же особенностями объясняются недостатки таких художников, как Даниэле да Вольтерра, Пьетро да Кортона и других. В отличие от них, Рафаэль и его школа близки по своему духу к древним грекам[446].
Хвалу Рафаэлю как подражателю греков Винкельман воздавал и раньше – в упоминавшемся выше афоризме из «Мыслей о подражании…», который опирался на сопоставление древнегреческой скульптуры и древнегреческого языка. Но в приведенном пассаже из «Истории искусства древности» недоброжелательное сопоставление произведений тосканских писателей и живописцев подразумевает уже не сознательную ориентацию художника на образец из прошлого, а некую этническую преемственность между этрусками и тосканцами. Такой ход мысли развивал в неожиданном направлении размышления двух авторов, оказавших на Винкельмана глубокое, хотя и не декларированное им самим, влияние: Келюса и Бюффона[447].
В своем «Сборнике египетских, этрусских, греческих и римских древностей», публиковавшемся начиная с 1752 года, Келюс отказался от чисто антикварного взгляда на древности в пользу метода, имеющего своей целью