Деревня Пушканы

— Формальное, может быть, — начал Андрис, взвешивая, как бы получше выразиться. — Формальное, да, — как-то нерешительно повторил он, но затем уже заговорил спокойно и плавно. Возможно, в Пурвиене есть и коммунисты. С какими людьми он имел там дело? Анну Упениек, например, он знает еще со времен гротенской средней школы. Затем встречался с членами профсоюза и молодежной организации. С бывшей учительницей Пурене он не виделся. Как? У Пурене нашли издания антигосударственного содержания? Брошюры рабоче-крестьянской фракции? Об этом он слышит впервые здесь. Как он уже передавал по телефону, он пытался добиться встречи со следователем. Об арестованных юношах из трудовой молодежи ничего плохого сказать не может. Начальник отделения молодой Дабар защищает их. Не создалось ли у него, пропагандиста, впечатление нездоровых тенденций в тамошних организациях? Пока нет. К тому же ему буквально некогда было углубляться в это. Произвол полицейских и айзсаргов там не знает границ. Никакого уважения к демократической законности. Айзсарг застрелил на дороге невооруженного человека и остался на свободе, а полицейские преследуют мирных граждан, которые возмущаются этой расправой. На кладбище избит секретарь временно организованного общего профсоюза. У некоторых полиция в поисках антигосударственной литературы изодрала одежду.

— Скверно они поступают, — провел Ош кончиками пальцев по переносице. У него такая привычка: когда возникает неприятный вопрос, он сдвигает очки ниже и трет покрытую мелкими морщинками кожу. — Порою айзсарги и полицейские ведут себя в самом деле по-хулигански. Не было еще заседания сейма, на котором нашей партии не приходилось бы вносить интерпелляцию о полицейской службе; фракция приводила скандальные факты ничем не оправданного произвола. Но попробуй, назначь в полицию порядочного человека!

— В таком случае не остается ничего другого, как разогнать всю эту банду ко всем чертям! — бросил Андрис и смутился. Но, к счастью, секретарь Ош увлекся осуждением непорядков и ересь пропагандиста пропустил мимо ушей.

— Буржуазные партии занимаются разными гешефтами, комбинациями и поэтому недружелюбно настроены к нам, — продолжал Ош. — Ведут себя так, будто нашей партии до судеб латвийского государства нет никакого дела. Будто наша роль, когда создавалось государство, не была решающей. Они теперь даже вспоминать не хотят, как закладывались основы национального государства. Я сам в восемнадцатом году сопровождал товарищей Паула Калныня и Фрициса Мендера к комиссару германского правительства Виннигу. А буржуазные лидеры до полуночи прождали на улице исхода наших переговоров. Теперь они это забыли и готовы нас и большевиков стричь под одну гребенку. Как страшным преступлением, попрекают нас девятнадцатым годом. Кратковременным уходом из Народного совета. Говорят, партия наша совершила предательство. Но какое же это предательство, когда Ульманис заключил договор с ландесвером и обещал баронам и их наемникам землю? Латвийскую землю. Остались бы мы в Народном совете, то оказались бы на положении баронских слуг. Но это вопрос побочный, — сообразил Ош, что слишком разговорился. — Главное относится к вам. Как пропагандист вы не на высоте своих задач. Некоторые товарищи высказываются и порезче, но я с их мнением пока не согласен. Однако вы наломали немало дров. Да, да. И мне трудно понять, как вы могли позволить себе такое. Может, вас к этому побудили, пытались прельстить чем-нибудь? В самом деле — нет? В таком случае просто удивляюсь вам. Напишите о своих действиях исчерпывающий отчет. По всем параграфам и пунктам. К счастью, это не к спеху, завтра, послезавтра разбирать ваш вопрос еще не станут, товарищи будут заняты в работе совета партии. Только отчет должен быть исчерпывающим. Обдумайте, взвесьте все и напишите так, чтобы вам потом не пришлось ни о чем сожалеть.

Андрис спустился в гардероб. Взял пальто, шапку, машинально сунул руку в рукав, долго искал другой и нашел его лишь после того как гардеробщик, перегнувшись через барьер, помог ему.

— Добрый вечер, товарищ Табун! — поздоровался гардеробщик с входящим очкариком. — И вы из Резекне в Ригу?

Так вот каков Табун из резекнеского союза учителей.

2

За эти несколько часов туман на рижских улицах так сгустился, что пешеход, если бы и хотел быстро передвигаться, не мог: видно не больше, чем на два шага впереди себя. Однако и густой туман иной раз может оказаться полезным. На тебя не влияет окружение, ничто не привлекает твоего внимания, идешь себе не спеша и размышляешь, чтобы разобраться в самом себе.