Дерево (СИ)

Вот настырный этот кто-то… Надо как-то дать знать, что он живой. Хотя… Это же сон, да? Голова кружится. По небу туда-сюда мотается одинокая звёздочка… Или это всё же голова плывёт? Всё сразу…

— Я здесь…

— Танигава!

***

Танигава-сенсей не планировал сегодня выходить на работу. Но планы, особенно на отдых, имеют обыкновение лететь ко всем чертям. Коичи-сан позвонил и сказал, что в больницу пришёл его сын, точнее, его привели. В невменяемом состоянии, грязного и поцарапанного. Далеко бежать не пришлось — больница располагалась недалеко от их дома. С Кохеем всё было более-менее в порядке, в отличие от его спутника. Танигава-сенсей прекрасно знал Кудо Мицуру — в их городке светловолосых по пальцам можно было пересчитать. У Кудо оказалась вывихнута рука, причём вторично. Обошлось без разрыва связок, но по всему плечу растеклась огромная гематома. Блондин порывался уйти домой, но Танигава-сенсей велел медсестре сделать пациенту двойную дозу анальгетика и снотворное. Тут ничем не поможешь, кроме полного покоя, а как ещё заставить этих великовозрастных оболтусов лежать неподвижно?

В больнице было почти пусто и тихо. Пациентов по возможности выписали, тяжёлых не было. Коичи-сан убедился, что размещённые в одной палате Кохей и Мицуру мирно спят, и тоже отправился на боковую. За окнами бесшумно полыхали разноцветные блики — над Камикавой расцветал последний в её истории фейерверк.

========== Рассвет ==========

— Эй…

— У-у…

— Эй, ты не спишь?

— Ха-ах…

— Танигава… Ты проснулся?

Кохей открыл глаза. Незнакомый высокий потолок был выкрашен белой краской. Слишком светлый для ещё не отдохнувших глаз. На фоне белого потолка волосы склонившегося над ним человека казались темнее, чем на самом деле.

Кудо… Мицуру…

— Я… где?

— В больнице.

— А?

— Не помнишь ничего, да? Ты вчера с обрыва слетел. Ну тот, сзади вашего дома. Я думал, ты себе всё переломал, потому сюда и притащил. Ты как?

Кохей прислушался к собственному телу. Ничего не болело, только мышцы разъедала неприятная ломота. Похмелье.

— Нормально… А у тебя чего рука забинтована?

— Вывихнул. Ещё дома первый раз, а вчера заново. Ты тяжёлый, знаешь, да?

— Ты меня что, на себе сюда приволок?!

— Ну да, — Мицуру отошёл от кровати Кохея, сел на свою. — Интересно, можно уже отсюда уходить?

— А сколько времени?

— Четыре ноль две.

— Ещё так рано.

— Уже почти совсем рассвело.

За окном начинался новый день. Последнее лето Камикавы. На листьях деревьев медленно высыхала роса. Здесь всегда очень влажно по утрам, сказывается близость реки и океана.

— Мицуру… Я тебе ничего вчера… странного не говорил?

— Говорил. Много чего. Только я половину не понял. Это же русский язык, да? Мне понравилось, как звучит.

— Говорил… А что конкретно?

— Да пургу всякую нёс. Ты вчера здорово напился, не знал, что ты теперь так много пьёшь.

— Вообще-то, я почти не пью. Потому и развезло так сильно.

Разговор не клеился. Оба не знали, о чём можно говорить, а о чём надо молчать.

— Слушай, Кохей… А ты зачем вчера на обрыв попёрся? К тому дереву?

— Да.

— Ты не знал, что оно упало? Почти сразу, как вы уехали.

— Упало?

— Я вчера вспомнил, когда в овраг лез. Мне Акира писал. Был сильный ветер, тут много чего попадало. И то дерево тоже.

— А Акира про него… знал?

— Знал, конечно. Акира всю Камикаву как свой дом знает. Он тебя там видел, несколько раз. Только не подходил. Ты же туда сбегал, когда хотел один побыть.

Кохей поморщился. А он-то думал, что никто не знает про его тайное место… Наивный. Это же Камикава. Здесь все про всех знают. Знали.

— Тебе жаль, что Камикавы больше не будет, Кудо?

— Немного. Здесь было неплохо. Не так, как там, где я сейчас живу, но… весело.

— Да… весело.

Надо было что-то говорить, поддерживать эту, в общем-то, бессмысленную беседу. Но Кохей больше не хотел говорить. И думать тоже больше не хотел. Надо вставать и уходить отсюда. Дождаться, пока проснутся родные. Попрощаться, забрать вещи. И уезжать.

Дерево упало. Осколки чашки наверняка вывернуло вместе с корнями, он же их прямо под ними закопал. Чашку больше не склеишь. Вот и ответ.

— Кохей… А ты не врал вчера, когда говорил, что любишь меня?

Мир вздрогнул и замер. Кохей почти услышал, как, натужно скрипнув, застопорила ось планеты. Или это скрипнула кровать под ним, когда он резко поднялся и уставился на задумчиво глядящего в окно Мицуру?

— Я… что?

— Ты сказал, что любишь меня. Это правда?

Какая теперь разница?..

— Правда.

— Ты знаешь, что я гей?

— А?

Кохей медленно переваривал то, что сказал Мицуру. Гей? Кудо Мицуру, школьный Казанова, блондинистая мечта всех девчонок, начиная с младших классов — гей?!

— Нет…

— Танигава, ты же нормальный? У тебя есть девушка?

— Нет… Я ни с кем не встречаюсь… сейчас.

— А раньше?

— Раньше… встречался.

— Сколько у тебя было девушек?

Кохей не понимал, для чего Мицуру знать об этом. Но послушно отвечал на вопросы. В мозгу всё еще тяжело ворочалось, не желая улечься нормально, неожиданное признание Мицуру. Он гей… Давно? Всегда таким был? Или потом стал?