Держи меня за руку

– Белые все тут позакрывали. Как видишь, ничего не оставили. Пляж теперь, по-моему, принадлежит государству.

– Кто бы сомневался.

Мне хотелось рассказать ему, что мой дедушка, тоже врач, дружил с хозяином конного клуба, стоматологом по профессии, а папа покупал мне фруктовый лед, и тот, подтаяв, стекал по рукам. Меня тянуло поделиться всем этим с Мэйсом, но я не могла выдавить больше ни слова. Не знала, как Мэйс воспримет подобные откровения. Поверит ли в них вообще. Династия докторов – нечто настолько далекое от его мира, насколько только возможно.

– Пляж для цветных… – снова пробормотал Мэйс.

Эрика обернулась и помахала нам. Мэйс в ответ поднял два пальца.

– Хочу кое-что спросить, – сказал он.

Я выпрямилась, стряхнула с ноги песок.

– Спрашивай.

Он прищурился.

– Как думаешь, мне уже поздно учиться читать?

– Читать? – Я расслышала и с первого раза, но такого вопроса совершенно не ожидала.

Мэйс не отрываясь смотрел на девочек – видимо, старательно избегал моего взгляда. Повторять он не стал.

– Нет, никогда не поздно. В библиотеке, по-моему, есть бесплатные занятия.

Он тряхнул головой:

– В библиотеку я не пойду.

– Хорошо, – медленно произнесла я, – хочешь, найду для тебя учителя? – Я подумала про сестру Латаршу из школы Индии. Может, она знает кого-нибудь подходящего. Еще можно поспрашивать в церкви. Наверняка есть группы добровольцев, которые проводят такие уроки.

– Я уже нашел, – сказал он.

– Правда? Кого?

– Тебя.

– У меня не получится, Мэйс. Никогда этого не делала и не представляю, с какой стороны браться. Я даже не помню, как сама училась читать.

– Проехали.

– Нет, Мэйс, правда…

– Говорю же, проехали.

Она встал, смахнул с шорт песок, медленно снял рубашку и направился к девочкам. Мне не доводилось видеть его без рубашки с того дня у них в хижине; я посмотрела в сторону, потом на него, потом опять в сторону.

Прекрати, Сивил. Вы на пляже. Раздеваться здесь в порядке вещей. Одна ты сидишь в одежде поверх купальника.

Мэйс ловко запустил камешек по воде. Бросил еще один, и тот дважды отскочил, прежде чем утонуть. Я попыталась обдумать наш разговор. Мэйс не хочет идти в библиотеку и продираться сквозь буквы вместе с ровесниками, потому что не позволяет гордость. Это его проблема, а не моя. С какой стати мне учить его читать? Я и так много сделала для их семьи.

Он зашел с Индией в воду. Было заметно, что ему не по себе. Плавать Мэйс не умел, а океанские волны даже на мелководье могут сбить с ног. Индия потянула отца за собой, будто это она вела за руку ребенка, – так же, как я до этого направляла их с Эрикой. Индия тащила его так старательно, что оступилась, но он ее подхватил. «Эй!» – донеслось до меня. Она обняла отца за ноги, и тот, наклонившись, поцеловал ее в висок. Индия подняла голову и улыбнулась.

Спасателей на пляже не было. Если в воде с ними что-то случится, бросаться на помощь придется мне. И скорее всего, я не справлюсь. Я уже так много раз пыталась спасти их. Исполинская задача. Но даже понимание ее невыполнимости меня не остановило. Не могло остановить.

Я достала из сумки бутылку колы, сняла крышку брелоком-открывалкой из связки Мэйса и сделала большой глоток.

Индия взяла отца за руку и указала вдаль. Из воды кто-то выпрыгнул – возможно, дельфин, но отсюда мне не было видно. Я любила Уильямсов, вот и все. Мне очень хотелось пойти туда к ним. Но мы не семья. Они всегда будут верны Констанс. И все же… я их любила.

Я научу Мэйса читать. Помогу Лу с иском. Найду работу и постараюсь жить дальше. На этом все кончится. Иначе никак.

Вот в чем я себя убеждала.

Часть III

38

Монтгомери

1973

Слушания начались в начале октября, в федеральном суде Монтгомери, курировавшем Средний судебный округ Алабамы. Дело разбирали в том же зале, где судья Фрэнк Джонсон вынес решение об отмене сегрегации в двух известных школах, принимавших только белых учеников, где он положил конец бойкоту автобусных линий, запретив сегрегацию в городском транспорте, и вынес вердикт, разрешающий провести марш из Сельмы в Монтгомери. Здание суда в неоренессансном стиле занимало целый квартал, придавая району величественность. История Уильямсов, без сомнений, приобрела национальный масштаб.

Произнося вступительное заявление, Лу, похоже, нисколько не волновался. Стоя перед судьей, он будто прибавил в росте. Голос звучал ниже обычного, лоб избороздили морщины. Такое преображение я уже видела в Вашингтоне и сейчас снова следила за происходящим затаив дыхание.