Десять

— Иными словами ты хочешь мне сказать, что сколько я тебя помню — ты либо училась, либо работала, я в неделю тебя полтора дня от силы видел… Ты защитила кандидатскую, одно название которой нормальный человек прочитать не сможет, ты забила на меня, на наш брак, у тебя сын растёт у бабушек и всерьёз считает, что в интернате ему лучше, и теперь ты мне рассказываешь, что не можешь лечить какого-то мелкого пацана?! Прости, маленький, но это хуйня. Ты и раньше ловила… но сейчас себя превзошла. Я тебе так скажу: переставай страдать херней, спала ты с его отцом или нет — на скорость не влияет. Лови свои доли секунды и побеждай. Ты сейчас не стоишь на краю бассейна, ты уже в воде, тебя некому поймать и некому помочь, но дело в том, что ты точно видишь, куда тебя нужно плыть, ты знаешь, как тебе нужно это сделать, и ты это сделаешь.

— Как много слов, Симон!

— Проще? Ты училась, знаешь, можешь — будь любезна. Своё «не могу» засунь себе в одно место. Могла же до этого, сможешь и сейчас. И не говори мне — нет. Ты УЖЕ это делаешь, а легко тебе или тяжело — неважно. Важно, что ты уже это делаешь. И успешно, сама говорила.

— Да… до сегодняшнего дня.

— Не нагнетай, а включай мозги и ищи пути. Твои слёзы никому не нужны, усталость твоя никого не интересует, высыпаешься ты или нет — никому не интересно и уж точно не должно касаться мелкого.

Юлия Владимировна вздохнула, налила, ещё раз вздохнула, выпила махом, ещё раз.

— Ты прав, потом волосы будем рвать… А сейчас, — кокетливо улыбнулась, — а не хочешь ли ты помочь не только словом, но и делом?

— ??

— Займись со мной сексом, что ли…

— Выпей ещё и не говори ерунды.

— Нет?

— Нет, конечно.

— Уже не такая красивая? — смотря с откровенным вызовом.

— Поражаюсь я тебе, Юлька, насколько у тебя лабильные моральные принципы и гибкая совесть, кто ты, женщина, что ты сделала с девочкой, которая до брака отказывалась грудь показать?

— Выросла. Так нет?

— Нет, хотя и заманчиво, — его взгляд изменился, словно потемнел, пробежался по светлому платью и тонкой талии, что подчёркивал узкий ремешок, по линии декольте и линии губ… оценивающе, раздевающее, нахально. — Красивая ты, маленький.

— Что, о нравственном облике моем печёшься?

— Не пострадал бы твой нравственный облик… я… вроде как несвободен.

— Ого! — выпала вилка, которой ковыряла стейк. — Расскажи.

— Хм…

— Ну? Молодая? Очень красивая? Модель? Или спортсменка?

— Как у тебя быстро…уже не хочется секса?

— Не очень-то и хотела.

— Не сомневаюсь в этом… не знаю, что рассказывать.

— С начала.

— Не модель, не спортсменка, и не такая уж и красивая…ты точно красивей. Соседка моя, переехала не так давно, и каждое утро ходила в кафе, утренний моцион у неё… Я, по старой привычке, чаще дома, а они в кафе любят с утра… Проходила каждое утро и каждое утро не переставала удивлять. Не сочетаемостью какой-то. Что первое под руку попалось, в том и шла, то штаны спортивные, сверху блузка натурального шелка, то шорты с огромными ботинками. Чудище. Волосы чистые, да, но ведь не причёсывается! И, главное, идёт и блаженно так улыбается, всё хорошо ей! Чёрте в чём, с боку бантик, на голове солома — улыбается она. — На этом месте Юля увидела давно забытую улыбку Симона, широкую, как когда он уговаривал красивую шестнадцатилетнюю девушку выйти за него в среду. — Нет, на работу в приличном виде отправлялась, но ни в каком. Серый верх, серый низ, серая сумка, серые туфли. Ни возраста, ни пола… мышь. Я однажды дорогу перегородил, мол, зайдите по-соседски, завтра с утра… стоит, улыбается… чудище моё блаженное. На следующее утро смотрю — в другую сторону пошла, подумал, что испугал. Но нет. Пришла через пятнадцать минут, с круассанами. В зелёных лосинах и красных кедах на босу ногу. Улыбается… В общем, доулыбались мы с ней, живём вместе.

— Так и кто же она, это твоё чудище блаженное?

— Думал — клерк, оказалась главным редактором спортивной газеты, хватка, как у бульдога, любого конкурента сжирает… шансов ноль. Работоспособность нечеловеческая, планы, как у Бонапарта, не хотел бы я быть её конкурентом, маленький.

— И? Одеваться-то научил?

— Да, как сказать… Иди, говорит, на хер, дорогой мой человек, и представления свои о прекрасном забери с собой.

— Так и сказала? Неужели? — откровенно смеясь.

— Она женщина высокообразованная, выразилась культурней, но смысл был предельно ясен. Так что… Но на совместный выход попросила помочь выбрать ей платье. По утрам же… чудище блаженное. И знаешь, я всё решить никак не могу, когда она мне ближе… когда в этом костюме клерка или когда в протёртых спортивных штанах и кедах, или когда вообще без… Говорю же — чудище.

— Чудище, — усмехаясь метаморфозам в бывшем муже.

— Так ты говоришь, без операции не обойтись пацану?