-Да я шучу, Баль. Не хочу я, чтобы ты с ним беседовал, еще обидит он тебя… Давай-ка я тебя лучше утешу, - и он подхватил любимого на руки, сделав шаг в сторону постели.
-Сейчас?! – в ужасе вцепился ему в плечи тот. – После всего этого…
-Именно после всего этого! Сюда никто не сунется, думают, я у себя, а ты дверь запрешь. Не хочу засыпать, думая о том, что отец наговорил! Мне нужно чувствовать тебя рядом, знать, что ты мой, несмотря ни на что… А тебе надо забыть обо всех этих глупостях!
И не слушая более возражений, на каковые его компаньон всегда был богат, приступил немедля к делу.
************
Тщетные надежды Бальзака на то, что происшествие позабудется, как страшный сон, разумеется, не оправдались. Государь Император отнесся к такому повороту дела весьма серьезно – и наказал нигде не оставлять их двоих наедине. Куда бы они не направлялись – всегда наличествовало при них некое третье лицо, в присутствии коего, разумеется, было немыслимо проявление каких-то чувств.
И хорошо еще, что окончилось лишь этим – принц рассказывал, что решающим мнением в этой дискуссии оказался глас церкви.
-Просто свезло, что за дело Теодор взялся, - заметил он, очищая от кожуры апельсин и облизывая испачканные соком пальцы. Находящийся здесь же караульный-ротмистр стоял навытяжку – он не был посвящен в тонкости дела, из-за которого ему надлежало нести свою вахту. Император не пожелал распространяться о постыдном поведении своего отпрыска, и лишь ограничился замечанием, что за принцем нужен глаз да глаз. Зная о том, что предмет их беседы свидетелю неизвестен, влюбленные могли обсуждать его, не таясь, избегая лишь излишне откровенных формулировок.
-Неделю к нему Теодор ходил, как к обедне, не меньше, но таки своего добился. Ну, и меня к исповеди призвал, куда уж без этого…
-А вы что же? – с интересом склонил голову к плечу его компаньон. Быть уверенным, что о его позоре знают не так много людей, а те, кто знают, держат рот на замке, несколько примиряло его с неприятной действительностью.
-Исповедь же, - ухмыльнулся Его Высочество. – Впрочем, Теодор человек честный, и толковых вещей мне насоветовал, за что ему великое спасибо. Хочешь апельсин?
-Нет, благодарю вас.
-А вы, ротмистр?
Свидетель их разговора не сразу сообразил, что обращаются к нему – но после поспешно отказался, напомнив, что он на службе.
-Так я и не выпивкой вас угощаю, - пожал плечами Наполеон. – Терпеть не могу жевать, когда вокруг этого не делают, так что не морочьте мне голову… Вы недавно в этом чине? А где прежде служили? Не в лейб-гвардии?
-Во втором пехотном, - сдался под таким напором ротмистр, - Шесть лет, до последнего ранения.
-Это в Алаканскую кампанию? – оживился принц. – Но это морское сражение, а вы пехотинец.
-Мы держали береговую оборону, - с достоинством отозвался тот и, спустя еще пару столь же невинных вопросов, охотно пустился в воспоминания, с каждой минутой все более недоумевая, как Императору могло прийти в голову, что столь благонадежный молодой человек, как Его Высочество, может нуждаться в дополнительном надзоре. Не прошло и трех дней, как Наполеон всецело завоевал его доверие, и каким-то чудом постепенно уговорил его не слишком усердствовать – они де с Балем народ молодой, им погулять охота, не то ведь молодость так и пройдет в стенах дворца, и припомнить нечего будет. Государь Император, конечно, заботится из лучших побуждений, да только сам ведь таким был – как и господин ротмистр. Верно ведь?