Следом за парадом была небольшая экскурсия по судну – без посещения нижней палубы и деков – и фуршет, а вечером ожидался фейерверк. Впрочем, уже к концу первого часа празднества Бальзак тихо сослался на мигрень и отошел в сторону, уступая его величеству возможность самостоятельно вести беседы. Советник устроился на одном из низких диванов у стены – там курили кальян, и пили кофе – и какое-то время оставался неподвижен, но после, все же, не выдержал и решил удалиться вовсе – чем и обеспокоил Наполеона.
-Ты уверен, что тебя не укачало? – уточнил он, на что ответ был неизменен:
-Меня не тошнит. С кем мне стоит свести знакомство, вы говорили?
Император провел Бальзака к одному из столиков на верхнюю палубу, где их дожидался человек в изящном светлом костюме. Он любовался открывшимся морским видом и курил, однако при виде двух приближающихся людей поспешно сигарету затушил и поднялся навстречу.
-Его Величество предупредил меня, что вы не выносите табачного дыма, Советник, - улыбнулся он.
-Моя благодарность вашей тактичности, - кивнул тот, пожимая новому знакомому руку.
-Бальзак, перед тобой канцлер Гюго, доверенное лицо курфюрста, - лучась, объявил Его Величество. – Широких взглядов человек, я уверен, ваше знакомство будет плодотворным. Канцлер, это и есть мой Высочайший Советник Бальзак.
Бальзак пристально вгляделся в нового человека – его смущал слишком прямой, как на его вкус, и открытый взгляд голубых глаз в обрамлении пушистых, будто у девушки, ресниц, и излишне же открытое, доброжелательное его лицо с дружественной улыбкой. Таких лиц не бывает у государственных деятелей, разве что они что-то задумывают. Канцлер был высок ростом – выше их обоих – прекрасно сложен, а легкий бриз, растрепав его соломенные волосы, прежде аккуратно уложенные, придавал ему вид скорее праздного путешественника, нежели государственного мужа.
-Я большой поклонник вашей индустриальной реформы, господа, - поклонился между тем Гюго. – Нам пока не приходится и мечтать о таких объемах производства – даже со скидкой на невеликую нашу площадь.
-Зато у вас прекрасная образовательная программа, – не остался в долгу Император. – Расскажите, Бальзаку будет интересно. Он всегда такой молчун, но слова не упустит, если заслушается.
-Охотно! - и канцлер, и правда, видимо, испытывающий относительно упомянутой программы самые светлые чувства, пустился в пояснения, и поневоле Советник увлекся, стал задавать вопросы, а затем и вовсе завел с новым знакомым спор относительно целесообразности изучения в школах мертвых, по большей части, языков. Канцлер явно симпатизировал всему древнему, и настаивал на необходимости быть близко знакомым с историческими корнями, а что до Советника, то он склонялся к тому, что дисциплины это прикладные, и изучать их стоит лишь тем людям, у кого ремесло неотрывно связано с работой на таких наречиях. Он и сам в лицее изучал и эллинский и римский, однако не сказать, чтобы те и правда пригодились ему где-либо. Теперь он бы с большей радостью изучил какой-то современный язык, так как родного и готского ему не хватает, а времени уже ни на что нет.
Наполеон слушал их с довольным видом – его радовало оживление Советника, и его активность в беседе, и насторожился он лишь тогда, когда, допустив позволительную ему, как монарху, вольность, дружески похлопал Бальзака по руке.
-Ты не замерз ли? – нахмурился он. – Больно холодный!
-Как здесь можно замерзнуть? – удивился с вечной своей улыбкой Гюго. – Такое солнышко приветливое!
-Это Бальзак, он на все способен. В том числе и простудиться в жерле вулкана… Я прошу простить нас, думаю, вы поймете… Бальзак, ступай-ка за мной.
-Разумеется, какие здесь могут быть извинения! – закивал активно канцлер. – Благодарю за беседу и надеюсь увидеть вас еще раз вечером!
Но Император уже плохо слышал его, уводя с верхней палубы прочь своего Советника. На лестнице он вдруг обернулся сердито:
-Я же спрашивал!
-Со мной все в порядке, - слабо запротестовал тот, - это всего лишь озноб. Я часто мерзну: вы меня изнежили.
-Я же еще и виноват, - вздохнул Наполеон, и, пользуясь тем, что все, кто только можно, сейчас веселятся в зале, повел Бальзака прямиком в свою каюту. Небольшое, по сравнению с теми, к каким они оба привыкли во дворце, помещение, однако, весьма уютное, было очевидно специально приготовлено заранее – здесь имелось все, что лишь могло понадобиться высокопоставленной особе, привыкшей к определенным условиям, в дороге. Наполеон усадил спутника на кровать и попробовал его лоб.
-Этого лишь нам не хватало!.. – воскликнул он. – Да у тебя никак жар!
-Правда? – вяло удивился тот. – Но я нормально себя…
Не слушая его более, Его Величество направился к застекленным полкам, снял с одной из них бутылку - этикетка блеснула на свету золотистой каймой – и бокал богемского стекла. Налил, и немедленно же в воздухе поплыл густой терпкий запах.