Такая их жизнь продолжалась несколько месяцев – в непрерывных спорах и занятиях. Обнаружив в компаньоне эту склонность во всем докапываться до сути, а не соглашаться с Его Высочеством из одной лишь солидарности или уважения, Наполеон использовал ее вовсю. Да и то сказать – не у наставников же ему спрашивать, какого они мнения о его очередной идее! А от Бальзака происков ждать не приходилось: тот, не кривя душой, всегда сразу говорил свою точку зрения. Так бывало совершенно со всем – от задачек, которые они разгрызали, словно орехи, до каких-то новых жизненных открытий Наполеона, вроде приобщения к культу зеленого змия. Встречая Его Высочество, как водится, вечером после его прогулки, компаньон принюхался, и уронил, не выражая голосом ни одобрения, ни укоризны:
-От вас пахнет вином.
-Да, - согласился тот. – Хочешь попробовать?
-Нет, благодарю вас, я предпочту воздержаться.
-Почему? – тут же заинтересовался Наполеон. – Тебе не интересно?
-Нет. Мне достаточно того, что я читал об этом напитке, и я предпочту опираться на опыт людей куда более мудрых, нежели я.
-Ха! – принц завалился на диван, забросив на подлокотник ноги в сапогах.
-Подумаешь – ученые мужи… Откуда мне знать, какие они были в жизни?! Может, все как один затворники да фетюки, вроде тебя, вот и воротят нос…
-Спиртное расширяет сосуды и вызывает прилив кратковременного оживления, Ваше Высочество, - был ответ. – Вы же по моему скромному разумению и так чрезмерно бываете оживлены.
-Вот как? Стало быть, тебе мой характер не по нраву?
-Этого я не говорил. Вы, безусловно, не самый легкий в общении человек, однако минусы всегда уравновешиваются плюсами. Пока это математическое равенство для человека справедливо, еще не все потеряно.
-Ты и душу норовишь математически рассчитать, - покачал головой принц.
-И, безусловно, рассчитаю.
-У вас в лицее не было уроков закона божьего, что ты так рассуждаешь? – с интересом вдруг полюбопытствовал собеседник. Компаньон его только терпеливо вздохнул.
-Ваше Высочество, я логик.
-Ну да, а еще скептик и циник, это мне отлично известно. Хоть не гностик, на том спасибо… Ну, ну, не гляди так. Я к церкви отношусь не особенно почтительно. Из всех святых отцов там один только Теодор чего-то стоит, а прочим бы я руки не подал.
-Кто это – Теодор?
-Семинарист, учитель богословия. Толковый человек. Честный. Я, Баль, больше всего в людях ценю честность, - вдруг поведал принц, садясь. – По мне, так будь, кем хочешь, хоть предателем, хоть душегубом, хоть вором, хоть казнокрадом – только имей честность в этом сознаться. Любой грех простить можно, кроме лжи. Так я считаю. А ты?
Бальзак задумался, и с минуту хмурился, не отвечая. Наконец, уронил:
-Верность. Мне кажется, мой принц, что верность оправдает даже ложь.
Наполеон ничего ему не ответил, но неожиданно обнял – дружественный жест, к которому Бальзак так и не привык в обществе своего высокопоставленного компаньона - никогда не бывал к нему готов и совершенно не знал, как ему следует реагировать. Застывал неловко, пережидая чужой всплеск эмоций – но только Его Высочество вовсе не собирался это так оставлять.
-Я что же, у тебя теплых чувств не вызываю? – ничтоже сумняшеся, поинтересовался он.
-Я попросту растерян, - честно сознался его собеседник. – Для меня подобные выражения чувств внове.
-Тебя никто никогда не обнимал?!
-Последние лет десять, пожалуй, нет.
-Я это живо поправлю!
И стиснул так, что кости захрустели, а после Бальзак обнаружил на своих боках пару синяков.
******************
Когда манера исчезать по ночам, а после отсыпаться до полудня вконец утомила Его Величество Императора, он приставил небольшой отряд гвардейцев – всего человек тридцать – присматривать за своим сыном. Тот воспринял этот жест как личный вызов и теперь изощрялся в способах покинуть родной дом с особым тщанием.
По возвращении он всегда азартно расписывал свои похождения – в его исполнении это выглядело и правда уморительно и забавно – а его компаньон только качал головой и советовал беречься. Наполеон лишь смеялся в ответ – что, мол, с ним может приключиться? – и на следующий вечер опять бесследно пропадал. Бальзак призывал его быть осторожнее, осмотрительнее, но Его Высочество только отмахивался от увещеваний, свято уверенный в своих силах. Поэтому когда однажды Его Высочество не спустился к завтраку, это не вызывало у его компаньона удивления – только тревогу. Наскоро перекусив, он возвратился в их крыло, и долго настойчиво стучал в чужую дверь, пока не осознал, что даже очень крепко спящий человек уже вышел бы чтобы задать ему хорошенько взбучку за этот шум. Для очистки совести он подергал за ручку и дверь к его удивлению отворилась. Внутри – ни в небольшой уютной гостиной с камином, ни в спальне с так и не разобранной кроватью, ни в ванной не было ни души. Покинув чужие покои, Бальзак с полминуты постоял еще перед дверью в коридоре, соображая, а затем решительно зашагал прочь.