Детектив и политика 1990 №6

И шепот этот показался ледяным лимонадным душем.

II

Международный аэропорт "Отопень" был самым дырявым международным аэропортом в мире. Даже в его названии зияли две здоровенные дыры. И еще одна — поменьше в букве "е". Печальные, как зоопарковые пингвины, солдаты смотрели на взлетно-посадочную полосу из продырявленных пулями окон. А другие солдаты впихивали упругий шомпол в пушкино дуло. Сквозило. Синий снег сыпал из дырявого неба, и в небе этом — высоко-высоко — трепыхался на ветру дырявый революционный флаг.

Спецкор надел черные солнцезащитные очки и сунул в рот жевательную резинку. Точно так же, как главный герой в фильме Алана Паркера "Полночный экспресс", подходя к турецкой границе с партией героина. Однако для Спецкора солнцезащитные очки и жевательная резинка были навроде определителя уровня бдительности. Если уж ребят из пограничной и таможенной служб не смущает твоя замаскированная жеванием и черным стеклом физиономия, то остальным ребятам до нее и вовсе нет никакого дела. И наоборот. Бдиметр срабатывал железно. Один всего раз вышел прокол, когда в Миланском аэропорту легавые из-за этих самых очков прощупали его багаж до последних трусов, выискивая в нем "командирские" часы и якутские бриллианты. Ну да у них там все помешаны на мафии и контрабанде.

— Снять, — приказал солдат, целя из автомата Спецкору в лицо, как только он приблизился к армейскому КПП на первом этаже дырявого аэропорта "Отопень". — Поднимите руки.

Солдат был маленький и серьезный. На его щечках топорщился какой-то птенчиковый пушок. И бушлатов его размера, по всей видимости, на складе подобрать не удалось. Так что ему приходилось подворачивать рукава. И ножки в шнурованных ботинках свиной кожи при каждом шаге хлюпали — какие уж там носки и портянки не поддевай. И хлюпал простуженный нос. Однако же автомат системы Калашникова — пороховой копотью уже пропахший, патронами под самую завязку загруженный, пристрелянный и спущенный с предохранителя — был ему в самый раз. И это, казалось, то единственное, к чему его пальцы, глаза, сердце и все внутри вдруг и накрепко приворожило. Словно пахнущие лавандой и утренним сном тонкие кружева, словно взгляд обещания из-под призрачной вуалетки. И на прикладе его автомата краснела глянцево фээргэвская нашлепка, рекламирующая новый сорт говяжьих котлет.

Кто знает, может быть, это был тот самый солдат, который утром двадцать третьего декабря первым заметил приближающиеся к зданию аэропорта крытые брезентом грузовики. Может быть, это он первым открыл огонь. А уж там — с крыш, с главного входа, с других позиций — открыли огонь остальные. Движущиеся на четвертой скорости грузовики, пытаясь уберечься от прицельных очередей, принялись вилять из стороны в сторону. Но это их не спасло. Хрипя моторами и человеческими голосами, разбрызгивая фонтаны тосола и крови, они остановились и медленно подыхали, не добравшись до своей цели каких-нибудь двадцать метров. Тут-то их и добили почти в упор.

Это уже потом, когда они обступили дымящиеся трупы темно-зеленых монстров и принялись выволакивать из их продырявленных животов мертвых детей в форме воинской части № 0865 (тридцать двух мальчиков насчитали, да еще двоих гражданских шоферов, да трех офицеров); когда наумывались в дерьме и крови и от увиденного дружно блевали тут же, на колеса грузовиков; когда из штаба соединения пришло срочное сообщение, что движутся им на подмогу грузовики с новобранцами из воинской части № 0865, тогда-то они и поняли, что расстреляли в упор своих, таких же, как и сами они, мальчиков восемнадцати от роду лет и трех месяцев армейской службы. В газете потом появилась заметка под заголовком "Трагическая ошибка". И всем им теперь с этой ошибкой жить. Лопать клюквенное пирожное, тискать девок в дымном кабаке и стрелять в тире по алюминиевым человечкам.

Может, от этого ты стал таким злым, маленький солдат? Может, потому у тебя такие холодные пальцы, что их чувствуешь даже под теплым норвежским свитером, а они все шевелятся, все лезут и шарят, словно вздумали найти недозволенную к провозу душу. Выкрасть ее и бросить в карман длиннорукого бушлата, туда, где нестреляные гильзы, табачное крошево, тоска.

Но до души маленький солдат, слава богу, так и не добрался. Вместо нее вытащил затерявшуюся в спецкоровском кармане металлическую октябрятскую звездочку. И звездочка эта, и изображенный на ней младенец словно обожгли его ладонь. Он бросил их на мраморный пол и расплющил одним ударом хлюпнувшего шнурованного ботинка из свиной кожи.

"Нельзя, — жестко отрезал маленький солдат, глядя снизу вверх из-под плоской, похожей на летающую тарелку каски. — Jos comunismul!''[14] '

— Buna ziua[15], — улыбнулся через несколько минут клерк пограничной службы, возвращая Спецкору служебный паспорт. — Добро пожаловать в столицу.