Детектив и политика 1992 №1(17)

Тут уж высокому искусству приходится довольно туго. Хотя государство частично субсидирует, скажем, издание книг, законы коммерции довлеют надо всем. Рынок есть рынок — книги должны расходиться. Из этого неизбежно вытекает, что художественная продукция — чтобы на нее был спрос — должна принять обтекаемую форму, став приемлемой для возможно более широкого круга читателей. Искусство приспосабливается к рынку: острые края стачиваются, и в результате появляется нечто гладкое, поверхностное, унифицированное. Такая художественная продукция годится для любого: для взрослого, подростка, воспитательницы детского садика, крановщика, шофера, одинокой женщины с ребенком, уборщицы, консультанта по информационным системам. Медленно, но верно она внедряется в наше сознание. Иногда мне кажется, что искусство в моей стране разоружили. Разумеется, оно свободно, но сплошь и рядом оказывается "вне игры", потому что средства массовой информации — а уж их-то продукция всегда коммерчески выгодна! — держат в своих руках и каналы распространения произведений искусства. Побольше места на газетных полосах, времени на телеэкране — и вот уже рекомендованная художественная продукция прекрасно расходится. Бизнесмены и политики говорят на одном языке, имя которому — деньги. Они рассуждают о рынке и требуют, чтобы искусство было прибыльным для владельцев средств массовой информации. Их редко интересует искусство как таковое, главное для них — коммерческий успех. Наряду с бюрократами от искусства, определяющими культурную политику и живущими за счет творческого труда художников, они составляют целый класс, заинтересованный в искусстве лишь как в средстве получения прибыли.

И мы вынуждены стоять под дверью их роскошных офисов с шапкой в руке, чтобы получить на хлеб. И всегда, пока эти люди ставят коммерческую выгоду выше искусства, они будут нашими врагами.

Коммунизм пытался использовать искусство в политических целях. Художнику свободного мира грозит иное: стать машиной по производству прибыли. Задача общества — позаботиться, чтобы рынок не убил настоящее искусство, пусть даже рассчитанное только на ценителей.

У нас на Западе множество полотен великих мастеров находится в частном владении и хранится в банках в ожидании момента, когда благодаря инфляции цены на них взлетят до небес. Любителям живописи их не увидеть. Этому искусству уже не родить в нас высоких помыслов.

Ценность созданного нами, писателями, измеряется количеством проданных экземпляров. А уж что ты написал, это куда менее важно.

В нашей материалистической стране слово это не столько дело, сколько тело, а духом тут и не пахнет.

Рынок диктует человеку, что ему потреблять. Если речь идет об искусстве, именно рынок определяет, что "пойдет", а что "не пойдет". Печатается, конечно, то, что "пойдет": не так уж много найдется охотников вкладывать деньги в трудное, неожиданное, новаторское искусство. Естественно, спрос на рынке определяет и материальное положение шведской творческой интеллигенции (исключаю весьма немногочисленную группу избранных художников, получающих жалованье или стипендию творческих профессиональных союзов).

Книги журналиста, ставшего звездой телеэкрана, будут расходиться хорошо, чтобы он ни написал. И гонорары за статьи и интервью в прессе будут самыми высокими. Произведения знаменитостей всегда обречены на успех в обществе, которым правит рынок.

Словом, критерием художественного уровня вещи становится ее прибыльность.

Но искусство имеет свою цель. Оно, помимо прочего, хлеб насущный для нашей души. Если искусство перестанет выполнять эту свою миссию, в обществе образуется невосполнимый вакуум.

Как ты думаешь, наши министры культуры тоже так считают?

Человек, живущий в такой стране, как моя, нередко задается вопросом: а есть ли в жизни смысл? И увеличивается число пациентов на приеме у психиатров, пополняются контингенты психбольниц, растет количество самоубийств.

Дорогой Леонид, не задумывался ли ты, почему влюбленный никогда не спрашивает, в чем смысл жизни? Да просто он сам знает ответ, потому что душа его живет в полную силу.

Изменить положение вещей к лучшему — всегда во власти художника. Это удавалось вашим диссидентам при Сталине и Брежневе. Выполнять эту задачу теперь вам будет и легче и трудней.

Возможно, многим представителям творческой интеллигенции, до сих пор в той или иной мере находившимся на положений государственных служащих, будет небезынтересен наш опыт: каково приходится художнику, когда государство перестает поддерживать его под локоток?

В связи с этим — один совет из самых лучших побуждений. Отношение к искусству в СССР будет все больше и больше определяться законами рынка. Но не вешайте головы, друзья мои. Конечно, кому-то придется покинуть насиженные места у государственной кормушки. Конечно, зарабатывать на жизнь станет труднее. Но, во-первых, так жить куда интереснее, а, во-вторых, иной возможности рыночная экономика все равно не дает.