Детектив и политика 1992 №1(17)

Выбирая путь писателя, редкий из нас думал о богатстве и славе. Большинство просто чувствовало, что им есть что сказать. Свобода дает возможность сказать все, что хочешь, но не гарантирует возможность быть услышанным.

В развитом обществе пропасть между художником и публикой почти всегда увеличивается. Наше дело — это положение изменить.

Наше с тобой дело, Леонид.

Вот я и пытаюсь подбросить свою щепочку в общий костер. Встречаюсь с читателями, выступаю по телевидению, объясняя значение литературы для развития творческих способностей. Даже книгу написал об этом — "Разговор с изразцовой стенкой".

У нас в Швеции многие дети привыкли думать, что читать книжки — занятие тяжелое и нудное. Разными способами пытаюсь поколебать это достаточно устойчивое мнение.

В книжных магазинах сегодня торгуют отнюдь не только книгами. Тут и бумага, обои, папки, ластики, салфетки, подсвечники. Деды Морозы и петушки. Среди предлагаемых покупателям книг — а их все меньше и меньше! — преобладает американское полупорнографическое чтиво для дам, научно-популярная и специальная литература, пособия по менеджменту, дешевые детективы и всякая чушь "про шпионов".

Разумеется, спрос на хорошую литературу есть и сегодня — но он постоянно уменьшается.

Мне вспоминается такая картина. Рождественские праздники. Снег с дождем. Утро, на улице полно народу. Пахнет еловыми ветками и глинтвейном, традиционным рождественским напитком шведов. Где-то играют на гармонике. Оживленная рождественская торговля на последнем издыхании. А в центре Стокгольма, на Хеторьет, в толкучке, стоит Харальд Форс, старый человек, прекрасный писатель. Возле него — ящик книг. Сыплющаяся с неба снежная муть уже намочила обложки. На груди у Форса самодельный плакатик из гофрированной бумаги с надписью: "Моя последняя книга".

Вот так-то, друг мой.

И тем не менее наш с тобой общий долг — продолжать бороться за права художественной литературы в обществе, где правит рынок.

Харальд Форс, я вспоминаю ваш ящик с книгами и думаю, что наши противники — ваши и мои — так легко от нас не избавятся. Ведь у нас в руках оружие, которым мы будем сражаться — даже после того, как нас положат в ящик и заколотят его большими крепкими гвоздями.

Дорогой Ларс!

Не знаю, как ты, а я лишний раз убедился, насколько трудно вести диалог людям такой монологичной профессии, как наша. Рушится конструкция, ломается логика, и, если эти страницы прочтет человек науки, он будет вправе решить, что эту полемику вели люди, может, и не лишенные разума, но, во всяком случае, плохо контролирующие ход собственных мыслей. Прежде всего мой упрек самому себе, тебя я прихватил для компании.

Вот я задал тебе вопрос: почему множеству людей до такой степени любопытна личная жизнь художника? И тут же, не дождавшись ответа, принялся сам его искать. Более того, мне трудно думать сейчас о чем-нибудь ином. Странно, что столь любопытная тема никогда прежде меня не занимала, хотя лежала рядом, только руку протяни.

До сих пор меня вполне устраивала общепринятая точка зрения: люди по натуре сплетники, их хлебом не корми, только подпусти к замочной скважине. Ну допустим. Но тогда почему столь различна реакция на увиденное в тайный глазок? Почему от политика добродетели требуют, а художнику ее обычно не прощают?

Помню, как-то в компании моя жена сказала о знакомом литераторе:

— Ну что хорошего может написать человек, никогда не изменявший жене?

Разумеется, широту взглядов она проявила лишь потому, что речь шла не о ее муже, но точка зрения очень характерна.

Ну ладно, разное отношение к грехам артиста и президента понять можно, слишком уж различны их ремесла. Представь, что ты на теплоходе совершаешь круиз по Балтийскому морю, а твой сосед по каюте до обеда молится, а после обеда вслух читает путеводитель. Наверняка ты взвоешь: на черта мне такой круиз?! Ты, конечно же, предпочтешь в соседи нормального парня, который думает лишь о том, как бы хлопнуть стопочку, потанцевать и затащить в каюту девчонку посимпатичней.

А теперь представь, что капитан белоснежного лайнера, вместо того чтобы выверить по лоциям курс круизного судна среди островов и рифов, что ни вечер норовит смыться с мостика на танцы, найти девочку посговорчивей и тут же уволочь ее в роскошные капитанские апартаменты? Ты ведь тоже завопишь: на черта мне такой капитан? Пусть лучше торчит на мостике, пусть следит за курсом, бабник проклятый! Мне вовсе не улыбается провести остаток дней на одинокой скале посреди романтически бушующего моря…

От политика, как и от капитана, требуют надежности и осмотрительности. От художника…

А в самом деле, чего требуют от художника?

Ты знаешь, пожалуй, от художника в жизни требуют того же, что и в искусстве: не соблюдения, а нарушения общепринятых законов и правил. И, хотим мы того или нет, в этом есть своя справедливость.