Создавшиеся условия настойчиво диктовали необходимость неуклонного роста численности оперативных работников, агентов и, конечно же, коммунистов — руководителей КГБ. Однако не везде и не всегда количество отщепенцев достигало масштабов, соответствовавших наступательной мощи выдвинутых против них специальных сил и средств. Это только распаляло боевой задор последних. Кипучий творческий потенциал и скрытые резервные возможности чекистов позволяли им дни и ночи проводить на больших дорогах истории, приводя оперативную обстановку на них в строгое соответствие с идеалами социализма и перспективными планами руководства КГБ.
Эта кропотливая работа предъявляла особые требования к личным и деловым качествам сотрудников и агентов — правофланговых стройных колонн творцов светлого будущего. Совершенствовались старые и рождались новые методы их неустанной и — что уж греха таить — часто неблагодарной деятельности. Ее нравственные основы повергали в ужас отщепенцев. От коммунистов и сочувствовавших они держались в строгом секрете. Страна шла к высотам социальной справедливости.
В украшенных праздничными транспарантами и разноцветными воздушными шариками шеренгах практиков социализма, проходивших мимо гранитных гнезд и трибун теоретиков, не было чужаков. Еще на дальних подступах к восковой кукле Вождя, с интересом разглядывавшей подошвы импортной обуви попиравших ее тело трибунов нации, отщепенцев выдергивали из колонн бдительные правофланговые. Они брали чужаков за грудки и отправляли туда, куда Макар телят не гонял. Груди же честных советских граждан распирало от радости за оказанное им доверие существовать. Из широких штанин и футляров музыкальных инструментов вынимали они свои кровные поллитровки и мерзавчики, разливали сверкавшее на солнце их содержимое в складные пластмассовые стаканчики и выпивали на глазах правофланговых, ни чуточки их не стесняясь и даже предлагая составить компанию. Ведь те тоже были людьми и тоже шли вперед, не считаясь ни с личным временем, ни с временными трудностями на марше. И казалось, не было в колоннах никого, кто воспринимал бы этот марш как сугубо личное дело.
Сов. секретно
Экз. № 1
Аттестация
на агента «Циник», личное дело № 27643
(Фрагмент)
Агент «Циник»
— Клест Ефим Борисович, беспартийный,
по национальности еврей, с неполным высшим образованием —
завербован Особым отделом КГБ СССР в/ч 3276 в период срочной службы для проверки и разработки военнослужащих, подозревавшихся в причастности к подготовке и совершению особо опасных государственных преступлений. При вербовке избрал псевдоним «Невский».
Первое время проявлял некоторую пассивность в работе по делу оперативной проверки на «Крота». Активизировался после перевода объекта дела в другой военный округ, что было легендировано перед «Невским» как арест и этапирование «Крота» якобы в результате эффективности работы агента. При этом «Невский» был поощрен деньгами и внеочередным отпуском. В дальнейшем на основании его сообщений были заведены два дела оперативной проверки с окрасками «шпионаж» и «антисоветская агитация и пропаганда», впоследствии переросшие в дела оперативной разработки.
После увольнения в запас агент был принят на связь 2-й службой УКГБ СССР по гор. Москве и Московской области с целью его использования в проверке лиц еврейской национальности, подозреваемых в причастности к агентуре спецслужб противника. При этом инициативно избрал себе псевдоним «Циник».
Резолюция начальника службы: «Э.Б.Губанов! Агентами надо управлять, а не идти у них на поводу! Этот — подозрительно архисамокритичен. Его самооценка настораживает. Возможны срывы в работе. Проверьте агента и его родных по учетам. психоневрологических диспансеров. Покажите агента нашим психиатрам. А.Борков».
Резолюция начальника отдела: «Тов. А.А.Хабалову. Прошу исполнить и доложить. Э.Губанов».
Резолюция начальника отдела: «Тов. Тараскину П.З. для исполнения. Аттестацию — в личное дело агента. А.Хабалов».
Глава столичной контрразведки Александр Николаевич Борков не просто любил агентурную работу. Он с головы до пят был пропитан ее сутью, и даже если бы очень захотел, то не сумел бы прожить без нее и дня. Проще говоря, он сам был агентом. Об этом знали все, но делали вид, что не знали, потому что полковник терпеть не мог тех, кто вообще хоть что-нибудь знал. Из этого следовало, что в мире не было человека, который мог рассчитывать на искреннее расположение к нему Александра Николаевича. Он, как никто другой, подходил к занимаемой должности.