Детектив и политика 1992 №1(17)

Пятница, о которой он вспомнил, была не просто пятница, обычный день недели. Это была Пятница с большой буквы. В ближайшую пятницу в кинотеатре "Олимпия" — всего один сеанс! — должен был демонстрироваться американский приключенческий фильм "Они умирали, не сняв сапог" с героическим Эрролом Флинном в главной роли. Мы, дети, вот уже два года только и мечтали, что увидеть этот фильм. К нему сводились все наши помыслы. Поэтому жить, зная, что никогда не увидишь этот неповторимый боевик, просто не стоило.

Ни на секунду не закралась в меня мысль отказаться от Эррола Флинна, хотя я до жути ясно представлял себе, как меня изобьют — Бог ты мой, да меня никогда в жизни так не избивали! Я утешал себя тем, что, может быть, все-таки увижу происходящее на экране — потом, после встречи с Рёне-Пробкой, хоть краешком глаза, заплывшего от наставленных фингалов. Будь что будет, но я пойду в пятницу в "Олимпию"!

В то время у меня был приятель, художник-алкоголик, для которого я часто ходил за пивом. Этот живописец терпеть не мог работать летом: кругом одно зеленое. В это время года он пил самогонку и ждал осени и зимы, несущих с собой краски. Тогда уж он пил одно только пиво — зелье с низким октановым числом, как он выражался. И писал потрясающие картины.

— Что с тобой, старик? — спросил он в понедельник, сразу после моего нападения на Рёне-Пробку. От его художнического взгляда ничто не могло укрыться.

Я рассказал о кошмаре, который ожидает меня в пятницу. Он слушал с совершенно неподвижным лицом.

— Подумаешь, проблема! — сказал он, когда я умолк. — Ты нокаутируешь его словесно.

— Что?

— Словесно надаешь по морде, говорю.

— Как это, черт возьми?

— Понимаешь, язык — самое сильное на свете оружие. С помощью слова ты выйдешь из поединка целым и невредимым. Ясно?

— Нет… Какого такого слова?

— Предложи ему сыграть в игру, в которой ты мастер, а он балда. Понимаешь?

— В какую игру? Что ему сказать?

— Откуда я знаю? Я даю тебе прием. Ты должен завлечь его в какую-то область, которая тебе знакома, а для него — темный лес. Кто владеет словом, у того и сила. Понял, парень?

Два дня кряду я ломал голову над советом своего друга. Сказать что-то, о чем Рёне-Пробка и понятия не имеет? Но что? Только в среду меня осенило: а что если выучить наизусть греческий алфавит? Один шанс на миллион, что Рёне-Пробка его знает. Да нет, куда ему! Скорее всего, он даже не слыхал о его существовании.

Хватаю велосипед. Мчусь в библиотеку. Беру учебник с греческим алфавитом.

— Альфа, бета, гамма, дельта, эпсилон, фау…

Зубрю, зубрю…

Пятница. Возле кинотеатра "Олимпия" извивается змеей очередь детей. Как две сотни птичьих клювов, козырьки их шапок поворачиваются в мою сторону. Они ждут: все знают, что сегодня меня будут бить. Сегодня счастливейший день в их жизни — сперва станут свидетелями восхитительной жестокой взбучки, а после этого будут наслаждаться зрелищем того, как Эррол Флинн умирает, не сняв сапог!

Ухмыляясь, они кольцом окружают нас — меня и Рёне-Пробку.

— Ну вот ты и попался! — произносит Рёне-Пробка. Голос аж дрожит, до того он жаждет крови. — Сначала поквитаемся за мой должок. А уж после я вышибу все дерьмо из твоей жирной туши.

Он поднимает с земли пригоршню ледяной каши. Сжимает в большой твердый ком. И при этом ни на секунду не спускает с меня глаз.

— А теперь не тряси свой безмозглой башкой, чтобы мне удобней было вмазать!

Он откидывается назад, чтобы замахнуться и ударить изо всей силы. Глаза горят жаждой мести.

И тут я делаю предупреждающий знак рукой.

— Ну-ка полегче… А как тебе понравится вот это: альфа, бета, гамма, дельта, эпсилон, фау…

Сначала меняются его глаза. Смотрит обалдело. Рука повисает в воздухе. Лицо искажается болезненной гримасой, будто он сейчас заплачет.

— Ты что, спятил? — скрежещет он. — Да об такого и руки марать неохота. Пошел ты в задницу. С таким сопляком связываться — дураков нет… Психованный!

Как раз в этот момент распахиваются двери кинотеатра. Все устремляются туда. И я тоже вваливаюсь в зал и наконец-то вижу своими глазами, как корчится в предсмертных муках Эррол Флинн в замечательных блестящих сапогах. Целых и невредимых…

С того дня я никогда уже не сомневался, что нет на свете оружия сильнее слова.

Ты и я владеем словом. Мы с тобой сила и власть, Леонид. Бывают моменты, когда от сознания своей силы мне становится страшно. Написанное мною отзывается в ком-то. Когда уже завершенная вещь уходит из рук, она начинает жить своей собственной жизнью, рождая у людей какие-то чувства. А что если и после моей смерти, через сотни лет, в далеком грядущем, мое слово будет по-прежнему оказывать влияние на того, кто его прочтет? А будучи переведенным на другие языки, легко перешагнет границы моей страны? От таких мыслей перо иногда падает из рук.