— Это мистер и миссис…
— Шварц, — подсказал я, вставая.
— Они — друзья Горди.
— Здравствуйте. — Я протянул руку мужчине, а потом и женщине. Мать Рашели руки своей не подала.
— Мама не здоровается за руку с мужчинами. Она свято соблюдает все религиозные обычаи.
— Простите, — пробормотал я, пряча руку в карман. — Миссис Голденберг сухо улыбнулась мне.
— Друг Горди не должен забывать таких вещей. Друг Горди по имени Шварц такого забыть не может.
Шварцы собираются в Израиль, — пояснила Рашель. — И хотели бы повидать там Горди.
— Повидать Горди? — переспросила мать. — А, собственно, зачем он вам нужен?
— Да просто так, — начал я, подталкивая Шанталь к выходу. — Поговорить об Израиле, земле обетованной… Спасибо. Всего доброго… — Я открыл дверь, и мы с Шанталь поспешно ретировались.
— Рабби Иуда Липски? Если бы я встретила этого подонка, то собственными руками свернула бы ему шею.
— С вашим артритом, Соня, это было бы нелегко.
— Значит, ты едешь в Израиль?
Я кивнул. Мы ужинали с тетей Соней в ресторане Кантера.
— Надеюсь, ты там не станешь правоверным евреем.
— Об этом можешь не беспокоиться, — сказал я.
— Не задирай носа. Две самые опасные болезни этой страны — атеизм и СПИД. Не обижайся, но с возрастом люди становятся паникерами и хватаются за самые простые ответы. А проще религии, как ты понимаешь, нет ничего.
— Знаю, знаю, опиум для народа.
— Не юродствуй…
— Пока меня не будет… помогай Шанталь… и не забывай моих мальчишек.
— Хорошо, не беспокойся.
— А теперь мне пора. Мне еще предстоит деловое свидание с Хауэрдом Мельником.
— С этой грязной свиньей из "Эскадрона защиты евреев"?
— В Иерусалиме я обязательно помолюсь за тебя у Стены плача.
— Только попробуй.
Я поцеловал ее и ушел.
Заказав билеты на самолет, я пошел попрощаться с моими детьми. Моя бывшая жена Сюзанна и двое сыновей пожелали мне приятного путешествия. Затем я отправился к Мельнику. Он жил на втором этаже здания, в котором помещалась контора "Эскадрона защиты евреев".
— А, это вы, Гринспэн. Познакомьтесь с моим другом Сапирштейном. — Он махнул рукой в сторону плотного блондина в клетчатой рубашке, стоявшего у стены. — А это Гринспэн, герой кладбищенских битв. Надо было видеть его ночью. Голыми руками разогнал дюжину мексиканских вонючек! Титан!
— Вот как? — холодные глаза Сапирштейна смотрели на меня изучающе.
— Это преувеличение. Их было всего полдюжины, я сбил с ног одного и убежал.
— Ладно, ладно, не скромничайте. В жизни не так уж часто приходится чем-то по-настоящему гордиться. Ну что, готовы продолжать ночные дежурства?
— Нет, Хауэрд, у меня теперь другие планы. Вы же знаете, что я сейчас без работы.
— Конечно, конечно. — Мельник повернулся к Сапирштейну. — Антисемиты в Сиэтле выгнали Гринспэна с работы.
— Я решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы наконец исполнить давно задуманное… уехать в Израиль, — сказал я.
— Нет, нет, хватит. Мне надоело, что все приличные люди, вступающие в организацию, уезжают в Израиль.
— Вы можете дать мне письмо к рабби Липски?
— Рабби Липски? — Мельник опустил на стол бутылку с вином, которую держал в руке. — Не думаю. Да вам это и не поможет.
— Это почему же?
— Ну, хотя бы потому, что у меня есть серьезные расхождения с Иудой.
— Интересно, какие же?
— Вот это как раз и неинтересно… Но не переживайте. Иуду Липски в Израиле найти нетрудно. В Иерусалиме отправляйтесь прямехонько в его штаб-квартиру — в Институт предотвращения нового геноцида. Я уверен, что вы с ним поладите.
— В какой фирме, Гринспэн, вы работали в Сиэтле? — спросил Сапирштейн.
— Я работал не в частном секторе.
— Видите ли, нам, возможно, удалось бы начать в суде дело о дискриминации по расовым мотивам.
— Не стоит. Черт с ними.
— Что ж, вам виднее.
Сапирштейн изучающе смотрел на меня. Точно так же он смотрел из окна мне в спину, когда пять минут спустя я шел из подъезда к своей машине.
Когда мы ночью лежали с Шанталь в постели, она спросила, почему я такой грустный.
— Меня пугает это путешествие.
— Путешествие на землю предков? — Она иронично вскинула брови. — Оно должно тебя радовать.
— Ты знаешь, что я объездил весь мир: Париж, Рим, Токио… десятки стран. Но, видимо, неспроста я избегал Израиль.
— Почему?
— Не знаю, — ответил я, пожав плечами.
В Иерусалим я прилетел еле живой после тяжелейшего восемнадцатичасового воздушного путешествия. Самолет был забит до отказа. Пятьдесят адвентистов седьмого дня пели в дороге религиозные гимны каждые полчаса. Мусульмане стоя молились в проходах и возносили хвалу всевышнему. Короче говоря, в таких условиях нормальному человеку было невозможно заснуть больше чем на двадцать минут.
Честно говоря, спать мне особенно и не хотелось. Всю дорогу я размышлял. У меня с собой было два паспорта — один, на имя Майкла Гринспэна, лежал в кармане пиджака (этот паспорт мне с потрясающей быстротой изготовили арабы), другой, мой настоящий, был для верности спрятан в чемодане. Мой план состоял в том, чтобы найти Горди Голденберга, втереться к нему в доверие и выяснить его роль в покушении.