Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

Когда самолет наконец коснулся бетонной полосы аэропорта имени Бен-Гуриона, раздались аплодисменты, несколько пассажиров запели национальный гимн Израиля. В глазах у многих были слезы.

Позднее, стоя у окна своего номера в гостинице "Царь Давид" и глядя на освещенные прожекторами стены Старого города, я и сам пережил что-то, похожее на торжественную приподнятость. Но сил двинуться куда-нибудь из номера уже не было, и я заснул как убитый, даже не приняв душа.

На следующее утро я взял такси и отправился в Институт предотвращения нового геноцида. Институт помещался на тихой улочке Йеллин, за рынком Махане Иехуда, в маленьком каменном доме. Войдя внутрь, я сразу попал в небольшой музей современного антисемитизма; стены зала были оклеены газетными вырезками и листовками неонацистских партий и других подобных организаций. На столах лежали брошюры откровенно фашистского толка. По залу бродили немногочисленные туристы, у окна скучал немолодой тучный служитель. Я с улыбкой подошел к нему.

— Чем могу помочь? — спросил он с явным бруклинским акцентом.

— Меня зовут Майк Гринспэн. Я член "Эскадрона защиты евреев" из Лос-Анджелеса.

— Прекрасно. — Служитель постучал ногой по полу. — Но мы к "эскадрону" отношения не имеем. Здесь находится штаб-квартира партии Гевура, что означает "сила" на иврите. "Эскадрона защиты евреев" в Израиле нет. Это еврейское государство, во всяком случае, таким оно было задумано.

— Именно поэтому я сюда и приехал.

— Превосходно. — Он широко улыбнулся. — Я сам приехал сюда тринадцать лет назад и прикипел душой к этой земле. Продал свою транспортную фирму в Шиншед-бэй и переехал… Вы бывали в Шиншед-бэй?

— Бывал… К вам мне посоветовал зайти Хауэрд Мельник.

— Хауэрд Мельник? Так вы знакомы с Хауэрдом?

— Угу. Я знаком и с другими ребятами… с Сапирштейном, братьями Горовиц.

— С Иззи и Моу? Как их матушка поживает?

— Болеет.

— Скверно. Надо бы ее сюда привезти. Здешний климат очень полезен для здоровья… Так чем я могу вам помочь?

— Мне бы хотелось повидаться с рабби Липски, которого я всегда почитал как героя.

— Не только вы. Хотите прикоснуться к священной двери? — Он ухмыльнулся, трогая дверную ручку у себя за спиной. — Но сейчас его нет. Он уехал в Газу проводить демонстрацию. Какой-то палестинец из ООП[6] саданул ножом одного из наших на тамошнем рынке, а эти проститутки в правительстве пальцем не хотят пошевелить, чтобы хоть что-нибудь сделать… Но вечером он вернется. У него сегодня выступление в Старом городе… Послушайте. Меня зовут Ирв Гурвиц. Давайте встретимся в шесть вечера у Яффских ворот. Я провожу вас на митинг, где вы, возможно, и встретитесь с рабби.

— Большое спасибо.

— Скажите, ФБР вас там не очень донимало последние два месяца?

— Не больше чем всегда.

— А к кому-нибудь особенно не придирались?

— Да нет. Говорили со всеми — с Сапирштейном, Иззи и Моу, Хауэрдом, Горди Голденбергом.

— Горди?.. — Это имя, кажется, не произвело на него особого впечатления. Потом он понял: — A-а… Иисус бен Цви!

— Точно… Иисус бен Цви. — Я вовремя догадался, что речь идет о его nom de guerre[7].

— Я уже давно не слышал, чтобы его кто-нибудь так называл. Где, кстати, сейчас мальчишка?

— Я слышал, что он здесь, в Израиле.

— Да ну? Интересно. А я и не знал. — Гурвиц внимательно оглядел меня. — Я понятия не имею, чем вы занимались в Америке, но у нас здесь очень строгая организация. Мы постепенно приобретаем политическую власть. Рабби уже в кнессете. Так что никакой самодеятельности. Но если вы уверовали в американский индивидуализм и собираетесь полагаться только на себя, не забывайте, что демократию придумали не евреи. В самые славные дни нашей истории нами правили цари! — Он подмигнул и похлопал меня по спине. — Гринспэн? Майк Гринспэн. Я ведь точно запомнил? Ладно, до вечера.

До вечера было еще целых полдня, и, выйдя из института, я побрел маленькими улочками в восточном направлении и вскоре оказался в старом квартале среди лавчонок и мастерских. Больше всего меня поражало, что вокруг были почти одни только евреи, арабы попадались редко, да и то, как правило, с метлой или тяжелой тележкой. Я привык к тому, что евреи работают юристами, врачами, инженерами, а здесь они водили автобусы, служили солдатами и полицейскими, занимались самым простым трудом.

Меня также не покидало чувство, что за мной следят. Доказательств у меня не было, сработал профессиональный инстинкт.

По широкой Ханелевим я добрался до Старого города. Арабов вокруг становилось все больше. Я миновал Дамасские ворота и попал в Восточный Иерусалим. Среди шумного арабского говора надоедливых торговцев мне становилось все более не по себе. Я вернулся в еврейские кварталы. Свернув за угол и пройдя под старинной аркой, я неожиданно оказался перед Западной стеной — главной святыней моего народа.

Армейский патруль проверял всех паломников — искали бомбы и другие взрывные устройства. Ожидая своей очереди, я смотрел на грандиозную стену, сложенную из громадных четырехугольных камней. Вдруг откуда-то сзади послышался голос:

— Мозес… Мозес Уайн! Ты ли это?