Дети

– Чаю с лимоном. Пожалуйста, – прошептала Алла.

Не говоря уже о том, что не было денег в доме, не было и лимонов в городе. Не желая огорчать Аллу отказом, мать ей сказала:

– Будет чай с лимоном. Я пошлю Лиду. Придется немного подождать. – Она надеялась, что Алла забудет о лимоне. Но больная то и дело шептала опять: – Скоро? Чаю с лимоном. Пожалуйста…

Собственно, она уже не могла пить, не могла глотать. Ей только смачивали водою губы. Но она испытывала страшную жажду и снова, и снова просила: – Скоро? С лимоном чаю…

Это было тяжело и ужасно. Такая, казалось бы, незначительная просьба, последняя просьба умирающей, а ее не могли исполнить.

– Мама, – сказала Лида, – я не могу больше. Я пойду, куда глаза глядят, но достану лимон. Я думаю пойти к миссис Браун. Только у нее и могут еще быть лимоны.

– Ты думаешь, у нее найдется лимон?

– У них есть ледник. У них высокий дом. Наконец, она может достать в Французском клубе, там не было затоплено. Ей могли привезти лимонов.

Лида была уже на пороге, как мать вдруг сказала: – Собака наша погибнет от голода. Не возьмет ли ее миссис Браун?

– Взять собаку с собой?

– Возьми. Миссис Браун увидит, какая хорошая порода. Может быть, пожалеет. Собака английская.

Собака сидела тут же и всё слышала. Поняла ли она? Все трое – мать, Лида и собака, – при этом разговоре старались не смотреть друг на друга. Собака, как будто, была духом сильней остальных; она поднялась и, не оборачиваясь, пошла к выходной двери.

– Пойдем, – шепнула ей Лида. У нее не хватило мужества кликнуть ее громко.

Миссис Браун была очень занята. Она не пережила наводнения, так как проводила лето обычно в Калгане, на холмах, спасаясь от жары. Но, узнав о несчастье, она немедленно устремилась в Тяньцзинь организовывать помощь. Работы оказалось много, даже у миссис Браун недоставало сил. Это она помогла устроить убежища, открыв помещения кинематографов, школ и клубов. В два дня было размещено десять тысяч бездомных. Не то чтоб она любила человечество и сострадала ему; она скорей презирала людей и совсем не была сентиментальной. Ею двигало другое: национальное достоинство и гордость. Это была Британская концессия, и пока миссис Браун жива, она желает поддерживать тут культурную жизнь, с соблюдением закона и справедливости.

Лиду она не узнала, была с нею суха, деловита, неприветлива. Лиду и допустили к миссис Браун только потому, что она заявила, что у нее – спешное дело по помощи населению. На слово «лимон» миссис Браун нахмурилась – причуда! – однако же приказала выдать Лиде один лимон.

Расхрабрившись, Лида приступила и ко второй своей просьбе.

– Миссис Браун, вот собака. Это – английская собака. Она принадлежала английской леди, а затем была отдана нам. Эта собака ест много. Мы очень ее любим, но не можем ее кормить. Она погибнет от голода. Посмотрите, какая худая! Не могли бы вы взять насовсем эту собаку. Она… она очень благородное животное. Очень хорошего поведения. Всё понимает. Мы очень любим ее, но не можем кормить…

– Лида остановилась, голос ее задрожал от слез.

Миссис Браун рассердилась. Какая навязчивость! Ее лицо побагровело. Она взглянула вниз, на собаку. В этот миг собака подняла голову и подарила миссис Браун тяжелым, мрачным взглядом, в котором светилось совершенное понимание положения. Их взгляды встретились: они поняли друг друга, и между ними установилось взаимное уважение.

– Оставьте здесь собаку. Я беру ее, – сказала миссис Браун.

Лида погладила – в последний раз! – собаку, которую знал Дима, знал Петя, знала Бабушка, – все знали, все любили – и вот… Лида всхлипнула. Собака втянула голову в плечи, но не взглянула на Лиду.

Когда Лида пошла из комнаты, собака не последовала за ней.

Идя домой, торопясь, с лимоном, Лида плакала.

Когда Алла открыла глаза и увидела стакан чаю с куском лимона, она улыбнулась. Это была ее последняя улыбка. Чаю она не выпила. Закрыв глаза, она впала в бессознательное состояние, и в этом забытье умерла.

Она ощутила, что где-то отделили ее звено от общей цепи, приковывавшей человека к жизни. Это разъединило ее с миром. Она оказалась выброшенной из общей массы, из потока быстротекущей физической жизни. Она находилась там, где уже не действовали обычные законы материи. Поэтому не было больше и боли. Боль осталась в том, прежнем, мире. Но ей казалось, что глаза ее открыты, и она видит.

Комната делалась всё темнее, потом стала таять, как пар, как облако, уплыла вдаль и исчезла. Она, Алла, лежала на мягкой душистой траве, под высоким вишневым деревом. Нигде, вне ее, ни в чем не было больше движения. Все было наполнено покоем.

Алла не почувствовала своего тела, ничего, кроме сердца, как будто бы вся она и была этим одним, бьющимся всё реже, постепенно замирающим сердцем.

«Как тихо», – думала она. Но теперь она думала без слов, как бы образом или чувством.

«Как тихо. Это потому, что надо мною цветущая вишня». И ей казалось, будто вишня склоняется к ней все ниже «Я всегда замечала, я знала, что совсем особенная, прекрасная тишина там, где цветут вишни». А вишня уже почти касалась ее лица.