«Особенно, если это облачный день, без яркого солнца, не много облаков, одно… и оно плывет, и всё тихо, и всё темнеет…» И она погружалась в этот покой.
«Я посмотрю, что я оставила…» и ей казалось, что она приподнялась и оглянулась туда, откуда пришла, чтобы лечь под эти деревья. Она напрягала зрение, потому что всюду поднимался, густел туман, мешая видеть. Но всё-таки она увидела: а то было липкое, безрадостное поле. Узкая тропинка, извиваясь по нём, вела к старенькой, покрытой соломою хатке. Соломинки свешивались, качаясь, с крыши. Высокая трава, сухая и серая, качалась у стен и у входа, но ветра не было.
«Никто там больше не будет жить…»
На стеблях сухой травы, на камешках дорожки дрожали капли росы.
«Туман… туман… Я вижу, я никого не оставила там…»
Она почувствовала прохладу. Вздрогнула, вытянулась – и опять легла покойно-покойно под цветущим деревом вишни. Лепестки цветов, отделяясь, стали медленно падать, сначала один, два, потом много, больше, всё больше и больше. Они были прохладные, потом делались всё холоднее.
«Кто-то ждет меня, я знаю, но кто – я не вижу, из-за лепестков…»
Они всё падали, на лету превращаясь в снежинки, покрывая ее всю, и легли над нею белым холмом. Они были уже сухие и холодные. А сердце ее делалось всё меньше, оно, замерзая, затихало. Но это было не важно, ничто не было важно, потому что более нигде ничего не было…
Чья-то рука, движением добрым, но решительным, легла на ее лоб, на лицо, и чьи-то пальцы закрыли ей глаза. Эта рука простерлась издалека и ушла туда же, и с ней исчез мир. Доктор встал. Он подошел к столу, где стоял таз с водой, и вымыл руки. Потом он взглянул на свои часы и громко чертыхнулся: он опоздал на операцию, а его там ждал тяжело больной!
Мать Лиды, открыв молитвенник, начала печально и мерно читать молитвы «На исход души».
Мадам Климова не могла выносить подобных зрелищ: она не присутствовала при смерти Аллы и плакала отдельно, на диване, у себя в комнате.
Глава тринадцатая
Похороны!.. Как равнодушно смотрит на них пешеход – незаинтересованный наблюдатель!.. Как часто мы их встречаем, не останавливаясь ни на минуту на них своей мыслью, а, между тем, один их внешний вид – какой материал для наблюдений, для умозаключений о том, как жил человек, какие чувства у близких по себе оставил!..
В Тяньцзине можно было наблюдать самые разнообразные похоронные процессии и ритуалы.
Русские похороны – с крестом, несомым впереди, и толпою громко плачущих людей, идущих за гробом. Идут родственники, поддерживаемые с обеих сторон близкими друзьями. Они – в глубоком трауре. Тут же делятся воспоминаниями друзья, возглашает священник, и хор поет «Трисвятое». Крестятся русские прохожие и тоже плачут, вспомнив кое-кого из своих умерших, русские много хоронили за последние десятилетия. Кладбище встречает покойника печальным звоном. Над вратами ограды, высоко, благая весть: «Приидите ко Мне. Я упокою вас». Выкопана могила, и могильщики поодаль стоят с лопатами наготове. У раскрытой могилы – речи, вспоминают, какой чудесный человек был покойник, и как тяжка была его земная жизнь. И вновь все плачут навзрыд. Родственники в скорби выкрикивают имя умершего, зовут его, просят не покидать. И вся эта скорбь так жива, искрения, так свежа, как будто бы смерть на земле случилась впервые, и никто никогда ничего не знал о ней прежде.
Протестантские похороны – деловитые, спокойные и сдержанные. Джентльмены, изредка обмениваясь тихим словом, медленно шествуют за гробом. Все так спокойны, что наблюдателю не отгадать, кто же из них – ближайший родственник? И кто представитель похоронного бюро, явившийся наблюдать за порядком и точным выполнением условий фирмы. Главная забота – ничем не выдать себя, своих чувств, своей сердечной причастности к утрате.
Католические похороны – с черным крестом впереди, символом земной человеческой жизни, и ответным трепетом «Мтзегеге» в каждом сердце при взгляде на этот высоко несомый крест. Траур и слезы, и вера такая полная, – что за гробом – жизнь, что почти осязаема, и ангелы, хоть и невидимые, почти ощутимы.
Еврейские похороны – со стоном и воплем, с морем слез, с толпами родственников и друзей, с видом растрепанных голов и одежд, разодранных в жестоком отчаянии, с гробом, который несут бегом, – отдать смерти ей должное, – а потом, на положенный законом срок дней, предаться всецело и неудержимо выражению своего горя, но в указанный час, – встать и жить, отнеся траур в прошлое.
Магометанские похороны – совсем не похожи на похороны: если умерла женщина, то она не принимается во внимание для будущей жизни. А если умер правоверный мужчина, то он в момент смерти уже вошел в богато обставленный рай, где получил все то, чего ему хотелось при жизни.