Дети

Так Питчеры проводили последние годы – дни, вечера. Он – с детективами, она – с иглами и крючками. Он – наблюдая преступления, она – узор. Он – подкарауливал убийц за углом, исследуя полицейские снимки, вглядываясь в отпечатки пальцев душителей; она – считая петли, перекручивая их, собирая в одну, накидывая новые. Оба молчали. А великая мстительница – жизнь – тоже плела из них уже свои узоры.

За стенами их дома, под окнами, кипела человеческая жизнь – звенел смех, лились слезы; там проходили военные парады, похоронные процессии, крестные ходы; по ночам совершались преступления, чей-то голос взывал о помощи, летела «скорая помощь», пронзительно резал ночной воздух свисток полицейского, звучал набат, – Питчеров это не касалось. Они бы удивились даже, очень удивились, если б им кто сказал, что на крик о помощи мистер Питчер мог бы выйти из Дома с револьвером, а миссис Питчер с чем-либо для оказания первой помощи.

Если случалось, что бездомный китаец в лютую зиму замерзал на ступеньках крыльца Питчеров, то труп убирала рано утром полиция, задолго до того часа, когда Питчеры выходили из дома. Таким образом они могли просто и не знать о замерзшем китайце. Он же, со своей стороны, замерзая на их ступенях, не мог все же быть таким наивным идеалистом, чтобы попробовать постучать, вообразив, что на стук ему откроют дверь этого богатого дома, приютят и обогреют. Он и не пробовал стучать.

Было и еще одно обстоятельство, отчасти оправдывающее мистера Питчера. Если бы замерзал не китайский нищий, а, предположим, какой-либо кузен мистера Питчера, как бы он поступил? Он распорядился бы, чтоб слуги внесли кузена в запасную комнату. Между тем миссис Питчер вызвала бы «скорую помощь», заказав комнату в лучшей больнице. Ни он, ни она не прикоснулись бы к кузену, предоставляя слугам все заботы. У них были свои причины для такого поведения.

У мистера Питчера с годами развилось физическое отвращение к людям вообще. Всякое прикосновение к человеку, будь то простое пожатие руки, было ему мучительно неприятно. Он мог еще переносить людей, так сказать, в абстракте. Но стоило ему представить себе, что его собеседник – конкретный человек, которому присущи все человеческие функции, как его охватывала непреодолимая брезгливость. Он слегка отодвигал свой стул, закуривал трубку, смотрел в сторону. Он не переносил человека вообще.

Миссис же Питчер сторонилась людей из страха перед заразными болезнями. Страх этот рос в ней и принимал угрожающие формы. При спокойной жизни, без отвлекающих внимание событий – будь то горе или радость – ее мысль все чаще притягивалась к тому единственному неизбежному событию, которым является смерть. О ней миссис Питчер думала не переставая, и, не пересеивая, выискивала в себе болезни. Здоровая телом, она находила в себе симптомы всех болезней. Она выписывала множество медицинских журналов. Докторам она не верила и, благодаря этому, в одиночестве сражалась со своими страхами. Она избегала прикасаться к людям вообще. Она носила белые перчатки и, откуда бы ни пришла, сейчас же переодевалась и принимала ванну.

В десять часов Питчеры шли спать, оба совершенно разбитые усталостью от бесцельного, пустого, мучительного и мертвого дня.

В десять часов, лежа в постели, Питчеры не могут сразу заснуть. Они лежат спокойно, неподвижно, каждый в своей комфортабельной кровати, каждый под своим прекрасным одеялом. Градусник проверен; – в спальной именно та температура, которая должна дать наиболее здоровый спокойный сон. Но оба они полны тем смутным, горьким беспокойством, какое охватывает человека перед неминуемым несчастьем, за которым следует смерть. Это – самые грустные минуты их дня. Каждый из них спешит укрыться в привычной атмосфере своих обычных дум. Мистер Питчер мысленно отправляется преследовать преступников и, в конце концов, засыпает где-нибудь на улице за углом, в темную, ненастную ночь. Засыпает он тяжелым, даже мучительным сном. Он спит среди опасностей, трупов и детективов.