Миссис Питчер осторожно, с опаской, водрузилась на стул, упираясь ногами в покатый пол и локтем зацепившись за выступ стены. Но стул оказался устойчивее, чем обещал его внешний вид. Успокоившись на этот счет, миссис Питчер внимательно оглядела хозяйку. У той было какое-то стертое, изношенное лицо, как старая копейка, на которой, конечно, угадываются знаки, где и что должно было быть. Она подумала: «Животное, не человек».
– Давай толковать про дело, – сказала хозяйка. – Ты начинай. Предлагай цену. Мальчишка есть славный. Десять лет. Никитка.
Гостья не знала, что сказать. Она опустила глаза и смотрела на свои руки в белых перчатках. Не слыша предложения, хозяйка начала объяснять положение.
– Это не мои дети идут в аренду. Тут живет другая женщина, то – ее дети. Те, что поинтересней, уже сданы. Дашь хорошую цену, можно их взять оттеда. Тебе мальчика или девочку?
– А кто взял в аренду?
– Разные люди. Младенец-то всё у той же подлой Нюрки. Ну, тебе к чему же младенец!
– А как велик младенец?
– А кто ж его знает! Должно, месяцев восьми.
– А что делает этот младенец?
– Делает? Да ты что! Он же еще не ходит, куды ж ему работать! – Она засмеялась, и по кухне понесся запах алкоголя. – Да ты знаешь Нюрку?
– Нет, не знаю.
– И хорошо делаешь! А встретишь – не связывайся. Подлая баба. Лентяйка, вруша, воровка, ну и пьет, конечно. Да еще скандалистка и потаскушка вдобавок. В хорошем обчестве для нее – нету места. Тюрьма по ней давно плачет… Ну, есть полицейский знакомый, выручает до поры, до времени.
– Но младенец?
– Младенец – что ж! Младенец ничего. Как он еще маленький, то его не касается.
– Но зачем его арендует эта… Нюрка? – Миссис Питчер произнесла ее имя с брезгливостью.
– Да ты с луны свалилась? Как зачем? Она же милостыню просит. Кто же подаст этакой здоровенной бабе, если она без младенца?
– Но… если она такая… она может обидеть этого… младенца? – миссис Питчер вдруг почувствовала жалость к неизвестному младенцу и беспокойство за его судьбу.
– Нюрка-то? Может. Обидеть может!
– Но она заботится о нем? Кормит… чем-нибудь?
– Ну а как же! Ты его не покорми день-другой, он и помрет. А нужный, младенец-то.
– А он… часто плачет? Он не болен?
– Да кто ж взял бы в аренду больного? Хлопотно очень. Нет, младенец – первый сорт. Да и то Нюрка поит его маковой настойкой, как берет на улицу. Он вроде как бы в оцепенение от того приходит, и таскать его по улицам удобно, не беспокойно.
– Но… но… это же вредно! Это влияет на его организм. Этого нельзя делать! – возмутилась миссис Питчер.
– А тебя это касается? – насторожилась хозяйка. – Ты тут при чем? Твой это ребенок? Ты распоряжаться пришла?
– Нет, нет, – заторопилась миссис Питчер. – Я только так… подумала, трудно младенцу переносить это…
– Не беспокойся. Ему легкая жизнь, чистый фарт – сыт, прогуливается по городу на руках у этой кобылы Нюрки. И всей работы – поплакать кой-когда…
– Поплакать? – у миссис Питчер сжалось сердце.
– А как же, в таком-то деле! Публика проходит, не обращает внимания. Если нищий будет молчать, кто ж и подавать станет. Тут голос нужен. Нюрка ущипнет младенца – он заверещит. «Ах, ребеночек!» – и сразу – внимание, женское больше. «Как его зовут? Ах, миленький! Вы говорите – сиротка? Ах, он плачет!» и скажет мужу ли, любовнику ли – какой есть мужчина с нею: – «Ах, дайте, дайте ей денег!»
– А как зовут младенца?
– Это смотря, кто спросит. Простой бабе – Ванька, Петька; даме с благородством – Модест, Викторин, Олег или всё равно, Игорь. Ты не думай – это всё просто, тут догадываться надо, да и помнить, кому что сказано, на случай другого раза. А то расспросы пойдут. Рассказывать надо по спрашивателю, и интересно и жалобно. Но тут, я скажу, Нюрка – мастерица, вот уж расскажет, так расскажет.
– А сколько эта… Нюрка… зарабатывает?
Женщина вдруг рассердилась.
У этой скотины узнаешь правду? Знаешь, – она нагнулась к самому уху миссис Питчер и свистящим шопотом поведала ей тайну о Нюрке, – да у ней ни капли совести не осталось! Честное слово! – заключила она уже громко. – Уж моему-то честному слову поверь. За младенца – два доллара платит.
– Вдень.
– В месяц!
Тут женщина переменила обращение с гостьей на самое ласковое. Она вытащила из-под стола табуретку с каким-то выпуклым сиденьем, похожую на половину глобуса на подставке, примостилась на ней и, хлопнув гостью по колену своей большой распухшей рукой, заговорила вкрадчиво.
Эй барыня, арендуй себе компанию… Вижу, нужен тебе разговор. Дорого не запросим. Я для матери этих ребят работаю, вроде – агентство, значит, контора по найму. Дай и мне заработать, на процентах мы с ней идем. Пожалей и меня, слабую женщину, женского полу. Страдалицы все мы, то есть женский наш пол. Ну, а у матери детей-то деловых мозгов нету, никакого денежного смыслу. Я за нее дело веду.
– А где отец детей?
– Убили, давно, уж сколько месяцев…
– А кто убил?
– Кто, спрашиваешь? Не оставил имени-отчества-адресу.
– Но, ведь, есть закон, полиция…
– Полиция, говоришь? Ты, должно быть, не из здешних мест, приезжая.
– Кто был отец детей?