Дети

Нищие всех возрастов, видов и состояний толпились у входа в ограду и на ступеньках храма. Оборванные, продрогшие, голодные и грязные они протягивали страшные, изуродованные болезнями и старостью, дрожащие руки. От одних несло дешевым табаком, от других – водкой, от всех исходил запах затхлости, сырости, болезней. Миссис Питчер, проходя по этой аллее из нищих – от ограды до дверей храма, – старалась и не дышать и не смотреть. Но она заметила все же, и это ее поразило, что в них не чувствовалось той подавленности духа, которая, в ее воображении, неизменно связывалась со всякой человеческой заботой, болезнью, нуждой. Наоборот, это была оживленная толпа; одни что-то громко рассказывали, другие жаловались, третьи переругивались, кое-кто поддразнивал соседа. При приближении миссис Питчер они останавливались на полуслове и, меняя тон, многословно и жалостно молили о подаянии.

– Как поживаешь, доченька? – обратилась к ней страшная старуха, подсовывая сухую темно-коричневую руку почти под самое лицо миссис Питчер. – Помоги убогой, Христа ради, будешь мне дочкой, перед Господом Богом! Как о дочке, буду о тебе повседневно молиться.

Миссис Питчер даже вздрогнула от внезапного враждебного чувства к старухе. Не останавливаясь, она прошла мимо. Ее мутило от отвращения к человеку.

Она вошла в церковь. Давно она не была здесь, не видала всего этого: иконы, свечи, кадильный дым… В полумраке она вглядывалась во все окружающее. «Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу». – «Я пришла, я рада поклониться, – думала она, – только бы успокоиться, только бы найти душевную свободу, душевный мир».

Кто нынче ходит в церковь? Несчастные люди, конечно. Для счастливых есть другие места, где провести зимний вечер. Сюда же идет овдовевшая женщина, мать больного ребенка, брошенная жена, сирота, не знающая, куда деваться, люди старые, люди больные, люди забитые судьбой, люди, преследуемые невинно, люди, живущие в страхе за близких… Они идут сюда с просьбами, с упованием. Они пробовали найти утешение или защиту у людей, они искали их повсюду и, не найдя нигде, шли сюда, к последнему прибежищу человеческой надежды. Отсюда уже некуда было идти, да никто и не торопился покинуть храм, все располагались на три-четыре часа жаркой молитвы. С усилием опускались на колени, со стоном разгибали спины после земного поклона, трещали больные и старые кости. «Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом»…

«Как странно, я все еще помню эти слова! Я когда-то пела в гимназической церкви. Годы прошли – как все переменилось! А у них те же слова, тот же напев… «Яко весть Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет»… Но кто праведен? Где праведники, когда все люди вокруг так противны? – думала миссис Питчер. – Все людские пути погибнут. Они уже гибнут, как гибну я, неизвестно за что, почему. – «Аллилуия!» – Мне страшно грустно здесь. Я могу закричать. Лучше уйду отсюда».

Она вышла из церкви.

В ограде за это время появился еще один нищий.

В маленькой низенькой тележке, сделанной из деревянного ящика, к которому прилажены были колеса, а впереди длинная оглобля, находилось туловище человека, с головой, но без рук и без ног. На голове была надета старая солдатская шапка, из-под нее глядело распухшее синевато-белое лицо – и на нем весело сверкали два коричневых глаза. У оглобли стоял оборванный мальчишка, заменявший лошадку, он же – телохранитель и казначей. Мальчишка держал в руках шапку, в ней уже светились две копейки.

Отвращение судорогой прошло по всему телу миссис Питчер. Но она решила сделать усилие над собою и, стиснув зубы, остановилась у тележки. Нищие поняли это движение, как желание подать милостыню. Мальчик протяжно произнес заученное. Миссис Питчер молчала, стояла, не двигаясь. Удивленное туловище, взглянув вверх на нее, спросило:

– Как поживаешь, сестра?

Но она все еще не находила сил ни заговорить, ни уйти.

К ней уже начали тесниться и другие нищие. Ее дорогое меховое пальто и ее странная остановка возбудили надежды. Она же дрожала от отвращения к этим лохмотьям, этим лицам и запахам.

Но, помня советы доктора, продолжала бороться с собой.

– Что это… с вами? – наконец спросила она туловище и заставила себя, широко открыв глаза, прямо взглянуть на него вниз, в тележку.

– Со мной? Ничего, – удивилось, и даже как будто смутилось, туловище.

– Но где… ваши ноги и руки? – Миссис Питчер мучительно чувствовала, что не умеет разговаривать с калекой и нищим.

– Немецкая техника! – засмеялось туловище. – С немцем сражался в Великой мировой войне. Вот он и отделал меня – на память!

– Кто вас содержит? – спросила она.

– Что?

– Кто помогает вам?

– Петька вот, мальчишка этот, катает коляску.

– Он ваш мальчик?

– Нет, нанимаю. Работает за процент, – и калека опять засмеялся. Петька швыркнул носом и сунул ей шапку в самое лицо. Она отмахнулась от дурно пахнувшей шапки, где мех ссохся в войлок, и спросила:

– А чей мальчик Петька?

– А кто же его знает! Приблудился, вот вместе и орудуем.

Мальчишка нетерпеливо тыкал ей шапку: