С прогулки Глафира и Жорж приехали прямо к Платовым. Едва вошли – все стало ясно. Мистер Рэн сделал предложение Глафире: жених и невеста! Поднялась радостная суета. Гриша раздувал самовар. Ямщик, вошедший погреться, тоже сиял улыбкой: он был уверен, что всему причина – его лихие кони. Мать благоговейно снимала икону. Благословили образом Казанской Божией Матери, и все женщины семьи Платовых, включая и Лиду, плакали при этом.
Глава двадцать девятая
Последние дни в Харбине были для Лиды полны особых хлопот и впечатлений. Она выступала на концерте, в котором ей отвели главное место. Всем Платовым она преподнесла контрамарки, радуясь, что хотя бы этим может отблагодарить за гостеприимство. Но мистер Рэн, стараясь содействовать успеху Лиды, купил для себя и Глафиры места в первом ряду. Гриша, решивший создать громкий успех Лиде, учил Котика аплодировать «по-настоящему». У ослабевшего от болезни Котика выходило это плохо, но оставалось еще достаточно времени для практики. Глафира обещала Мушке ко дню концерта завить ее волосы в локоны.
Концерт давался в пользу местной русской больницы. Госпожа Мануйлова взялась предложить билет мистеру Райнду. Она застала его играющим в домино с Никиткой. Мистер Райнд еще не совсем оправился и отказался присутствовать на концерте, но билет в первом ряду он купил и сказал, что пошлет Лиде на концерт корзину цветов. Питчеров не удалось повидать: они в этот час никого не принимали.
Концерт прошел отлично. Зал был полон, Лида пела прекрасно и пожала большой успех. Знатоки пророчили ей блестящее будущее. «Мировой голос!» – говорили остальные участники концерта с завистью. Лиде вообще завидовали: счастливица! Молоденькая, хорошенькая, с таким чудным голосом, нашла себе даровую учительницу, и – слыхали? – уже есть жених-американец. Миллионер, конечно. Бывает же на свете счастье!
После концерта Лида стояла в фойе театра. Ее окружала публика, пришедшая из зрительного зала. К ней подходили, знакомились, ее поздравляли, просили автограф. Она очень смущалась, улыбалась милой, застенчивой улыбкой, всем отвечала: «Благодарю вас! очень добры и любезны!»
Жорж и Глафира стояли около Лиды, как дополнение к картине счастья. Об их обручении уже было известно, и их поздравляли. Первая Красавица города, в сопровождении мистера Капелла, молча подошла к Лиде и молча пожала ей руку. Затем она приостановилась на мгновение и, через плечо, бросила два, заранее перед зеркалом заготовленных, взгляда: полный упрека – мистеру Рэну, полный презрения – Глафире и, взяв под руку своего кавалера, медленно удалилась, с поникшей головой и опущенным взором.
Мисс Кларк подбежала к Лиде с криком:
– Божественно! Вы пели божественно и чудесно!
Тут она заметила Лидину брошку, подаренную ей миссис Браун.
– Какая божественная брошка! – закричала она, всплеснув руками. – Какая чудесная! Я не знала, что бывает такой цвет камня! Где вы ее взяли? Она китайская? Она старинная, настоящая?
Мисс Кларк была собирательницей сувениров. Отовсюду, где она путешествовала, где появлялась хотя бы на минуту, она увозила или уносила что-нибудь для своих коллекций; она покупала, выпрашивала, находила, могла и просто стащить: кусочек лавы Везувия, тарелку из ресторана, ладан из монастыря, чью-то косточку со старого заброшенного кладбища, остаток черепа с поля недавней битвы, носовой платок невесты, идущей к венцу, отрубленную лапу нильского крокодила. Больше же всего она любила настоящие драгоценности.
– Ах, какая брошка! Снимите ее! Дайте посмотреть!
И Лида, грациозным движением руки, унаследованным ею от многих поколений богатых и щедрых предков, сняла брошку и протянула ее мисс Кларк:
– Сделайте мне удовольствие – возьмите на память!
– О, я не должна! Я просто не должна брать ее у вас… – закричала мисс Кларк, протягивая руку за брошкой. – Но раз вы настаиваете… о, это так мило, так божественно-чудно с вашей стороны! До свидания! – она повернулась и ушла, на ходу прикалывая брошку к своему пальто. Но всё же в памяти у нее навсегда запечатлелось милое лицо Лиды, ее застенчивая улыбка и грациозный жест, с которым она протянула ей брошку. Так Лида отдала свою единственную драгоценность мисс Кларк, у которой одних бриллиантов было на десятки тысяч.
А дома, у Платовых, шло волнение. Обсуждалась практическая сторона будущей жизни. Жорж, очарованный семейством Глафиры, как он говорил, «всеми этими мушками и котиками», легко и быстро входил в роль родного сына. Он предлагал разделить все тяготы и невзгоды их жизни, точнее, взять все на себя: увезти всех к себе в Австралию. Они казались ему милым дополнением к Глафире. На это предложение родители взволновались. Всех? К себе? Мать первая опомнилась и сказала решительно, что это было бы «чересчур» и «слишком». Короче говоря, – неприятно и недопустимо.